был уже взрослым, когда впервые призвал себе крылья.
Мои крылья.
Мои крылья.
Это казалось нелепой шуткой. Как чертово чудо. Сколько раз я мечтала, чтобы они у меня были? Сколько раз я смотрела на небо и мечтала дотянуться до этих звезд, как это делали вампиры?
У меня болели щеки, ведь я так сильно улыбалась. Я немного засмеялась, это был звук, который я не хотела издавать.
А потом вдруг…
Внезапно…
Моя грудь сжалась, сопротивляясь волне чего-то гораздо более сложного, чего-то, что проглотило мою радость одним глотком.
Я сделала еще один вдох, и вместо смеха на этот раз вырвался придушенный всхлип, который вырвался прежде, чем я смогла его остановить. Когда я вдохнула, он пронзил меня, как зазубренный нож, уродливый и задыхающийся, раскаленный докрасна подавляющей, обжигающей силой моего гнева.
Я снова оказалась на земле.
Я едва услышала, как Райн выкрикнул мое имя. Едва почувствовала его руки на своих плечах, как он тут же оказался рядом со мной, склонившись.
— Что случилось, Орайя? Что случилось?
Он говорил с такой грубой, уязвимой заботой, голос был низкий и успокаивающий. Эта забота вонзила нож в мой желудок.
Я проглотила свой следующий всхлип и преуспела лишь наполовину.
— Как ты узнал?
Я не поднимала головы, не смотрела на Райна и не позволяла ему смотреть на меня. Слова были так изуродованы, что я не знала, как он вообще их понял.
— Что? — спросил он мягко.
— Как ты узнал, что я смогу это сделать?
— Я просто… знал. Ты наполовину вампир, и очень сильный. Ты создана для полетов. И я снова и снова видел, на что ты способна. Это было просто…
Очевидно.
Ему не нужно было заканчивать. Я поняла его.
Райн, мужчина, который знал меня меньше года, увидел во мне этот потенциал. И именно он — мой враг, тот, у кого были все основания для того, чтобы посадить меня в клетку, — открыл мне дверь, чтобы я овладела этой силой.
Это правда, с которой я не хотела сталкиваться, теперь смотрела мне в лицо, ее невозможно было игнорировать, как бы крепко я ни зажмуривала глаза.
В темноте я увидела Винсента в ночь бала в честь испытания Третьей четверти луны, когда мы танцевали вместе. В тот вечер он был так нехарактерно сентиментален. Был таким нежным.
Я спросила его тогда, почему он никогда не брал меня с собой в полет.
И я вспомнила сейчас, так же ясно, как если бы он стоял передо мной снова, что он сказал:
Последнее, чего я хотел, это чтобы ты вообразила, что можешь летать, и начала бы бросаться с балконов.
Я начала задыхаться:
— Он знал.
Он знал. Он всегда знал.
Это не было связано с моей безопасностью. Он не хотел, чтобы я прыгнула, потому что не хотел, чтобы я узнала, что могу поймать себя.
В ту ночь он был так сентиментален, потому что знал, что собирается отдать приказ об уничтожении Салины. Он знал, что собирается убить любую надежду на то, что я смогу найти хоть какую-то семью, которая у меня осталась.
Он знал, что собирается солгать мне, и он знал, что потеряет меня из-за этого.
Он знал все это.
— Он знал. — Слова вырвались из моего горла, сотрясаемого слезами и неровными рыданиями. — Он знал, и он никогда… никогда не говорил мне, никогда… почему?
— Никто не может ответить на этот вопрос, — сказал Райн.
В приступе ярости я вскинула голову, мой гнев был достаточно силен, чтобы заглушить мое самосознание. Наверное, я выглядела как дикий зверь: лицо покраснело и залито слезами, рот искривлен в оскале.
— Не надо меня жалеть, — шипела я. — Скажи мне один честный ответ, Райн Ашрадж. Я хочу услышать, как кто-то это скажет.
Я устала от представлений и лжи. Устала танцевать вокруг гребаной правды. Я жаждала честности, как цветок жаждет солнечного света. Я даже жаждала боли из-за нее, загнанной глубоко в сердце.
Лицо Райна изменилось.
При всех своих недостатках он не жалел меня. Он не скрывал правду.
— Я думаю, Винсент очень боялся тебя, Орайя.
— Боялся? — Я подавила смех. — Он… он был Королем Ночнорожденных. А я просто…
— Ты не «просто» что-то. Ты была его Наследницей. Ты была для него самым опасным человеком в мире. И я думаю, что он боялся тебя из-за этого.
Это звучало невероятно. Абсурдно.
— Посмотри на это.
Я вскочила на ноги, протягивая руку к видневшемуся под нами Лахору — этому мертвому, жалкому, разбитому городу, всего лишь призраку того, чем он когда-то был.
Прямо как я.
Райн сделал полшага назад, и я смутно осознала, что Ночной огонь теперь охватил мои руки, полыхая по рукам. Я заметила это очень отстраненно, как будто стояла далеко за пределами своего тела.
— Посмотри, что он сделал с этим местом, — выдавила я из себя. — Он убил десятки людей в день своего отъезда. Он убил детей, которых частично вырастил. Детей, которые даже не представляли для него реальной угрозы. Просто потому, что он ко всему подходит, черт возьми, так досконально.
Важно быть внимательной и осторожной, маленькая змейка.
Сколько раз он говорил мне это?
Я говорила так быстро, что едва могла дышать, мои слова были грубыми от гнева.
— Почему же он оставил меня в живых, если я так опасна? Почему он не убил меня в тот день, когда нашел? Вместо того, чтобы забрать меня домой и лгать мне почти двадцать лет. Почему бы ему просто было не убить меня, вместо того чтобы держать в клетке, вместо того чтобы сломить меня…
Внезапно Райн оказался прямо передо мной, так близко, что Ночной огонь наверняка должен был обжечь его. Если ему и было больно, он этого не показал. Его руки крепко обхватили мои плечи.
— Ты не сломлена. — Я никогда не слышала, чтобы он говорил так яростно, хотя его голос ничуть не повысился. — Ты не сломлена. Орайя. Ты меня понимаешь?
Нет. Не понимаю. Потому что я была сломлена. Так же, как был сломлен Лахор. Я была так же сломлена, как этот город, его руины и призраки. Так же, как Эвелина с ее двухсотлетним шрамом и ее извращенной одержимостью тем, кто наградил им ее. Какое, черт возьми, право я имела осуждать ее за это, когда я сама ничем не отличалась от нее?
Винсент погубил меня. Он спас меня. Он любил меня. Он подавлял меня. Он манипулировал мной. Он сделал меня всем, чем я была. Все, чем я могу быть.
