Фили не было, а ее лежание рядом их уже не успокаивало. Мы попытались дать им молоко из обычной детской бутылочки с соской, но соска оказалась просто огромной для крохотных кошачьих ротиков.
– Уже могли бы сами из блюдца пить, – сказал муж.
Но котята пить из блюдца категорически отказывались. Молоко на гладкой твердой поверхности их никак не привлекало. Выход нашла Яна. Она налила немножко молока себе на ладонь, сложенную лодочкой, и сунула под нос одному из котят. Котенок воспринял складки кожи на ладони как соскè́ и начал активно их сосать. Заодно в рот попало немного молока. Так и приспособились кормить малышей с ладони. А Филя согревала их своим теплом.
Джульетта больше не вернулась. Видимо, нашла себе нового Ромео.
По крайней мере так мы сказали Яне.
Но Яна в этот раз отреагировала намного спокойнее: ей хватало забот с Люсиндой и Гамлетом. У них только-только открылись глазки, и котята начали потихоньку обследовать территорию.
Я наткнулась на Джульку случайно. Она лежала за огородами мятым трехцветным комком, над которым уже потрудились вороны. Сложно было сказать, что произошло. Может, сбило мотоциклом, а может, подрали бродячие собаки. Но даже по грязным сохранившимся пятнам я видела, что это была она, наша неповторимая кошачья личность Джульетта, которая смотрела двумя глазами в два разных мира. И возможно, она видит нас сейчас из какой-нибудь своей параллельной вселенной.
Своим я ничего рассказывать не стала. А про лопату наврала, что соседка попросила одолжить. Пусть они верят в Джулькино счастье с Ромео.
Марта Кетро
Евина работа
Восхитительный, но несколько рассеянный израильский сервис дал сбой, и мне не доставили на борт самолета крем, заказанный накануне в duty free on-line. Поэтому, добравшись до Тель-Авива, я первым делом отправилась искать косметическую лавочку.
Но вы не узнаете всей правды, если я не скажу о том, как ехала в машине и бессмысленно улыбалась, потому что в Москве сегодня выпал снег и всего пять часов назад я смотрела на слякотную серую землю, а теперь вижу сияющее ночное шоссе, глупые пальмы, слышу темное море и болтовню иноязычных таксистов в эфире. Важно также отметить, что, бросив вещи в своем временном доме, я сменила теплые бархатные штаны на розовое платье и серый легкий плащ, надела сандалики и пошла добывать все необходимое для жизни: местные деньги, пол-литра свежего гранатового сока, пакетики с мятным чаем и какой-нибудь крем, конечно же.
И уж конечно, нужно упомянуть ликование, кипящее в северном теле, которому внезапно отменили приговор к пятимесячной зиме (хотя его на самом деле всего лишь отсрочили на пару недель, но тело ничего не соображает и не предугадывает).
И со всем этим я оказалась на пороге лавочки с недвусмысленным ассортиментом и страшно обрадовалась, когда девушка за кассой крикнула с порога: «А ну пошла отсюда!»
– О, вы говорите по-русски, замечательно!
– Ой, простите, простите, это я не вам, кошке! Она целый день сюда лезет, извините!
– Ничего, я видела.
Я в самом деле заметила белую кошечку, которая зашла в дверь с невозмутимым видом, не таясь и не смущаясь, будто точно знала, которая из баночек ей нужна. Даже завидно, я-то теряюсь в незнакомых марках. К счастью, девушка, несмотря на сомнительное приветствие, была любезна и нашла для меня что-то не слишком жирное и душистое.
А потом, потом город раскрывался, легко отдавал и недорого продавал свои радости: солнце, море и мельчайший, смертельно опасный для айфона и фотоаппарата песок, будто специально созданный для того, чтобы люди больше смотрели и видели, а не щелкали бездумно камерами, не рассылали эсэмэсок и не обновляли статусов в социальных сетях.
И в каждой точке города, стоило повернуть голову, я замечала рыжий, белый, черный, серый или вовсе неопределенного цвета силуэт, с напряженным хвостом и внимательными ушами, надзирающий за реальностью, контролирующий пространство или абсолютно безразличный. Даже в кафе, где я по вечерам заказывала пирог take away, эмблемой была кошечка, точнее полкошки, лучшая ее половина, с головой и передними лапками.
Казалось, они сопровождают каждое мое переживание на этой земле, хотя в момент принятия самого важного решения никого из них поблизости не было. Это случилось в пустыне, когда я стояла на романтическом обрыве и смотрела на Мертвое море и лежащую за ним Иорданию. Пустыня была каменистой и золотой, море голубым, а тот берег – розовым, и, глядя на эту колористическую непристойность, я отчетливо поняла: «Хочу здесь зимовать». Не именно здесь, но в этой стране, в милосердный климатический период, когда нет жары. Определившись с желанием, я подумала, что нужно будет купить лотерейный билет – иного способа достать необходимые деньги я не знала.
Потом был Иерусалим, город абсолютного спокойствия. Правда, в Храме Гроба Господня на меня нападает неудержимая газированная радость, в которой нет никаких посторонних примесей: ни иронии, например, которую вызывает слишком затоптанное пафосное место, ни тревоги, ни религиозного экстаза. Просто радость, сердечное веселье неизвестной природы, омывающее истрепанные московские нервы. Покой наступил позже, на горе Сион: я с любопытством осматривала предположительное место Тайной Вечери, когда ко мне на колени забралась хрупкая рыжая кошка, спрятала нос в рукав моего плаща и замурлыкала.
Здесь простое русское понятие «экспириенс» обозначают словом «хавайя» – впечатление, переживание, опыт и еще что-то. Так вот это было оно, яркое и утешительное событие: белые стены, каменная скамья и живая рыжая душа в бессмертном месте.
Возможно, поэтому я, гуляя по городу, была чуть внимательней, чем обычно, и заметила на стене меловой рисунок – та самая «полукошка», начертанная одной легкой линией. На следующем повороте я снова ее увидела, и потом бездумно шла от картинки до картинки, пока не оказалась возле двери кафе.
– Привет-привет, – сказал мальчик в черном фартуке.
У меня нет распространенной московской амбиции выглядеть «нерусской» за границей – наоборот, я всегда радуюсь, когда со мной разговаривают на понятном языке, и собственная национальная принадлежность не вызывает смущения, «мой папа из Рязани» обычно говорю я, делая упор на чуть вульгарную открытую «я». Куда же деваться, если так оно и есть.
И в этот раз стало приятно, что не надо обходиться обычным туристическим набором «инглиш меню плиз, дабл эспрессо энд каррот кейк, спасибо», а можно по-человечески.
Мальчик, впрочем, повел себя странно.
– Погоди, я сейчас, – сказал он, развязал фартук и начал гасить лампы над стойкой. – Сейчас закроюсь и уходим.
– Вы точно меня ни
