Картину дополнял бант. На этом особо настаивал Вовочка, узурпировавший звание верховного дизайнера и визажиста. В его горячечном воображении рисовалась виденная когда-то картина, изображавшая вождя в банте, кепке, усах и пальто на набережной Невы. Подаваясь вперед упрямым бурлацким наклоном супротив предательского буржуазного ветра, вождь неотвратимо вытягивал инертную Россию в бурное море революции. Против банта коротышка не возражал, хотя решительно забраковал первый вариант цвета, потребовав заменить красную ленту на георгиевскую. За последнюю ночь мумия вытянулась еще больше и заметно переросла остальных членов компании, даже высоченного Коляна. И хотя мысленно Веня по старой памяти все еще именовал вождя коротышкой, ему давно уже приходилось поглядывать на него снизу вверх.
Из-за ремонта шоссе пришлось сворачивать в объезд, а потом и вовсе остановиться. Посланный на разведку Колян объяснил: впереди менты не то охраняли, не то разгоняли большую демонстрацию геев. Так или иначе, дорогу перегородили и пропускали скупо, как прокурор на свободу. Коротышку задержка не взволновала: он все так же безучастно смотрел в окно, едва слышно бормоча себе под нос победные кличи большой индейской войны. Вождь заметно оживился лишь несколько позднее, когда дергающийся короткими рывками кортеж сладострастно вдвинулся в розово-голубое тело гейского праздника.
О, там было на что поглядеть! Вокруг машины напудренными бутафорскими шарами подпрыгивали груди — искусственные полностью или частично, вились затейливые кудри пергидрольного перманента, экзотические жеманницы женственно вздымали свои мужественные коленки, суровые усачи с немалым достоинством демонстрировали поросшие густым волосом татуировки своих немалых достоинств.
— Глаза бы не смотрели… — скрипнул зубами Вовочка. — Владимир Ильич, ну могли ли вы когда-либо подумать…
— Остановите машину! — перебил его коротышка, хватаясь за ручку дверцы. — Немедленно остановите! Макая в гадость!
— Что? — оторопело переспросил Цезарь. — Макая куда?
— «Мокрая радость», — перевел Веня. — Его любимый журнал. Хочет сделать эту «радость» главным органом. Органом партии, конечно. Только название планирует поменять на «Правда жизни» или просто «Правда». Я лично — за последний вариант, просто во имя преемственности.
На тротуаре и в самом деле виднелись рекламные щиты с логотипом почтенного органа. В сильно увеличенном виде он выглядел несколько устрашающе, что, похоже, нисколько не смущало двух женщин среднего возраста, продававших экземпляры журнала со стоявшего тут же импровизированного лотка. В момент, когда коротышка обратил на них свое внимание, подружки самозабвенно целовались взасос.
«Хаммер» остановился; коротышка немедленно выскочил наружу и побежал к лотку.
— Колян! — взревел Цезарь. — За ним! Чтоб волоска не упало! Головой отвечаешь! И ты, как тебя… Веня?! Что вылупился? Беги за ним — переведешь в случае чего…
Когда Веня подошел, в эпицентре «Мокрой радости» уже шла оживленная беседа.
— Как зовут, как зовут… — неприветливо бубнила одна из женщин, грубая бесформенная дама неопределенного возраста. — Тебе-то зачем?
Ее стройная красивая товарка весело рассмеялась.
— Кончай, Надюша, — сказала она. — Человек просто так спросил, из благожелательства. Правда ведь, мужчиночка?
— Паавда, паавда, — с готовностью подтвердил коротышка, пожирая ее глазами.
— Ну вот! — красивая потрепала подругу по толстой щеке. — Ее вот зовут Надя, а меня Инесса. Мы с ней, как бы это сказать…
— Замужем? — предположил Колян.
— Скорее, заженом, — прыснула Инесса. — Журнальчик-то купите?
— Поедемте снами, Инесса, — глухо проговорил коротышка. — Я вождь. Кто не снами…
— Еще чего! — подбоченясь, перебила его Надя. — Так и знала! А ну, брысь отседова, котяра шкодный! Вождь он… видали? Вот и сиди у себя в вигваме, коли ты вождь! Тебе же ясно сказано: она со мной! И вы тоже — катитесь куда подальше…
Колян шагнул вперед и крепко взял Надю за локоть. Его обширный опыт рыночного рэкета не оставлял ни единого шанса стоящим за прилавком — будь то мужчины, женщины или промежуточные состояния неожиданного в своем многобразии человеческого безобразия.
— Стоп, тетя, — сказал он. — Тебя тут, реально, зачем поставили? Ты людя?м должна радость нести. Конкретно: мокрую радость. А ты вместо этого на людей пасть разеваешь. Хорошо ли это?
Надя сморщилась от больной хватки стальных Коляновых пальцев.
— Я, конечно, извиняюсь, — отвечала она, резко сбавляя тон. — Но моя личная мокрая радость к людя?м никакого отношения не имеет. И несу я ее, куда хочу. И Инесса несет свою, куда хочет, а конкретно — мне. А друг ваш может поискать в другом месте. Вон, ее тут, мокрой радости — полные штаны.
— Не в ту степь базаришь, тетя, — укоризненно заметил Колян. — Теперь ничего личного нету. Отменяется личное. Все теперь принадлежит народу, въезжаешь? Короче, стой и помалкивай, а то я тебе твою мокрую радость на голову натяну.
— Поедемте снами. — повторил коротышка, протягивая к Инессе дрожащую руку.
Веня не выдержал.
— Послушайте, дитятко, — сказал он раздраженно. — Ну что вы к женщине пристаете? Ну зачем вам Инесса? Что вы с ней делать станете?
К всеобщему удивлению, венины незамысловатые вопросы произвели на коротышку ошеломляющее действие. Он смертельно побледнел, насколько может побледнеть покрытая слоем макияжа мумия. Он покачнулся и, возможно, упал бы, если бы его не подхватил внимательный Колян. Он бессильно понурился и, как показалось Вене, даже уменьшился одним махом сантиметров на пять. Затем выяснилось, что мумии могут плакать, причем в три ручья.
— Назад, к машине! — скомандовал Колян. — Быстро!
Они стали пробираться через толпу назад к черному «хаммеру». Колян расчищал дорогу, а Веня тащил на себе рыдающую мумию. Тащил и не верил своим ушам. Заливаясь слезами, коротышка бормотал нечто настолько несуразное и в то же время устрашающее, что Вене вдруг остро захотелось ущипнуть себя за плечо и проснуться, причем не здесь, в Питере, на обочине Румянцевского сквера, а дома, в собственной постели, рядом с мирно посапывающей Нурит и любопытствующей луной, перечеркнутой прутьями оконной решетки и плетью душистого остролиста.
Но, увы… вокруг визжал и улюлюкал вульгарный гейский парад, метались растерянные менты, так и не определившие, за что держать и куда не пущать, глумливо болтались красные бутафорские языки, раскачивались гигантские пластмассовые инструменты половой сантехники, круглились огромные полушария пониже-спинного мозга, впереди ждал джип с пустоглазым бандитом и окончательно свихнувшимся другом, а с плеча свисал мерзкий быстрорастущий карлик со своим безумным истерическим монологом!
Встревоженный Вовочка выскочил им навстречу.
— Что случилось? Владимир Ильич, вы здоровы? Все в порядке?
