никто не ходил. Чарли однажды побывал в мавайянской деревне, и я сам знаю двоих оттуда, Фоимо и Кваквэ́ — это последние из тарумов. Говорят, там есть огромная деревня, сотни жителей. Мавайяны, вай-вай и другие племена живут все вместе. А сколько там женщин! У некоторых мужчин по три-четыре жены.
Я повернул к Ионе, Тэннеру и Джорджу.
— Ну как, по-вашему, — стоит туда отправиться?
— Конечно!
— Но ведь вы знаете — у нас мало продовольствия.
— Об этом не беспокойтесь, начальник, — ответил Джордж. — Проживем. Маниоковые лепешки есть, купим у Манаты ямса и бананов, чтобы хватило на всю дорогу.
— Начальник! — воскликнул Иона. — Пошлем всех охотиться и ловить рыбу и накопим всего впрок!
— Идет! В таком случае я поделю все, что у нас осталось. Больше ничего нет, дальше каждый будет заботиться о себе сам. Кто не хочет идти, пусть возвращается, нам больше еды останется. Возражений нет?
— Нет!
— И за каждый день работы после того, как кончатся продукты, я плачу надбавку.
Откуда вдруг такая энергия? Откуда готовность переносить лишения, неудобства, тяжелый труд? Что казалось Ионы, Джорджа, Тэннера и Эндрью, то ответ был ясен: их опасения не оправдались — ваписианы не сбежали, страшная Мапуэра оказалась совсем нестрашной, они даже встретили тут знакомых и убедились, что Безил и Чарли живы и здоровы.
Ну, а чем объяснить энтузиазм ваписианов? Должно быть, у них разыгралась фантазия, их манило неведомое, они мечтали увидеть новые земли и всей душой стремились в страну мавайянов.
Наконец не последнюю роль сыграла сама Мапуэра: в отличие от большинства лесных рек, сумрачных и угрюмых, она оказалась по-праздничному красивой. Кто знает — выйди тропа на берег в другом, не таком приветливом месте, и носильщики не захотели бы продолжать путь…
Последние из ваи-ваи
Тактом и вежливостью Безил выгодно отличался от Ионы и Эндрью. Безил принадлежал к типу людей, который очень редко встречается в джунглях, он был предупредителен, но достаточно независим и совсем не глуп. Наделенный незаурядной силой, он внешностью напоминал жокея: небольшого роста, худой, кривоногий, с маленькими кистями и ступнями; лицо смуглое, морщинистое, твердый, решительный взгляд. Я не удивился, узнав, что в первую мировую войну Безил служил добровольцем во французской армии; захотелось свет повидать, объяснил он.
Пока Эндрью и большинство носильщиков отправились назад за остальными вещами, я пошел с Безилом посмотреть лодку.
— Ты хорошо поработал, — сказал я.
— Спасибо, начальник. Нелегко было, приходилось уговаривать носильщиков, но мне очень хотелось попасть сюда. Я всегда мечтал побывать в этих краях.
— А как получилось, что ты, аравак, живешь в саваннах среди ваписианов, а не на побережье?
— Я ведь старатель. Поначалу я отправился на юг, чтобы поработать у горы Маруди. Так что у меня была особая причина стремиться сюда: я ищу золото и алмазы!
— Нашел что-нибудь?
— Кое-какие признаки есть, но ничего определенного. Я беру пробы в каждом ручейке на нашем пути. А вообще-то лучше всего было бы прийти сюда снова на целый год и побродить не спеша. Мне бы раздобыть такое снаряжение, чтобы его хватило на год, тогда я обязательно что-нибудь найду. Пока я перебиваюсь кое-как добычей балаты. Вот продам в Люмид-Пау все, что у меня есть, и расчищу где-нибудь здесь участок, чтобы было чем жить, пока буду искать.
Я заметил лежащее на земле девятиметровое бревно, отчасти выдолбленное, но с трещинами в обоих концах.
— Пять дней над ним провозились, — объяснил Безил. — А как стали борты разводить — треснуло. А тут еще Чарли забыл свое тесло. Поэтому мы решили делать вместо двух маленьких одну большую лодку. Вы не возражаете, начальник?
— Правильно решили. Хотя на большой лодке, пожалуй, труднее проходить пороги.
Метрах в четырехстах среди пальм на маленькой прогалине лежала на ковре из ярко-желтых стружек почти законченная лодка. Золотистая древесина словно светилась, озаряя все кругом: и наши лица и деревья. В выдолбленном пространстве, как в сердцевине чайной розы, сгустилось теплое розовое сияние.
Чарли, Джеймс и Альберт орудовали топорами и теслами, сглаживая последние неровности.
На прогалине между пальмами лежала почти законченная лодка
— Сейчас идет одна из самых трудных операций, — объяснил Безил. — Нужно, чтобы корпус был везде одинаковой толщины. Приходится действовать очень осторожно, иначе лодка треснет. Кстати, у меня плохая новость: Чарли должен вернуться в свой лагерь на реке Кассикаитю. Гебриэл принес ему письмо от сыновей, они пишут, что балата портится. Необходима его помощь, чтобы доставить ее в саванны.
Меня очень огорчило, что я теряю искусного работника, сконструировавшего такую замечательную лодку. Однако вести были тревожные, и я не мог его задерживать. Я попросил Безила сказать Чарли, как мне жаль, что приходится расставаться с ним.
— Он тоже жалеет, — перевел Безил. — И он никуда не уйдет, пока лодка не будет спущена на воду.
Возвращаясь в лагерь, мы с Безилом остановились у дома переговорить с его обитателями. Джордж и Иона тоже были здесь. Они уже совсем освоились, нарезали сахарного тростника и теперь выжимали сок в прессе, похожем на огромную деревянную ступу.
— До чего же примитивно здесь живут, — заметил Иона, презрительно улыбаясь. — Посмотрите, как плохо сделан пресс. У нас, араваков, куда лучше конструкция. И знаете, что я узнал? Они даже не умеют лечить раны! Это уже надо быть совсем глупым — ведь в лесу полно лекарств, целебная кора и все такое.
— Ты уверен? А я как раз собирался выяснить, какими лекарственными растениями они пользуются.
— Ну, начальник, у них не лечение, а ерунда какая-то. Этот старик Маната здесь вроде знахаря. Он наряжается, бормочет заклинания, дует на больного табачным дымом и думает, что так можно исцелить человека. И есть же люди, которые верят в такой вздор!
Иона упивался сознанием своего превосходства.
Старик Маната сидел поблизости и мастерил выжималку для сока. Я подошел к нему, он встал и пожал мне руку. Затем я поздоровался с Сэмом, который пытливо рассматривал меня, стоя в сторонке, и с Манаванаро; тот представил мне свою молодую жену, миловидную черноволосую женщину. Она ожидала ребенка, но, кроме того, кормила грудью сына, застенчивого трехлетнего мальчугана, который убегал и прятался каждый раз, когда я пытался к нему подойти. Мать была для него чем-то вроде крана. То и дело он подпрыгивал вверх и ловил губами сосок, а руками обхватывал ее вокруг талии. Иногда он промахивался и падал. Даже когда мать ходила, занятая своими делами, он подбегал «попить». Я понял, почему груди
