не слишком ловкий человек выбрался из кареты. За ним последовали ещё двое. Они шагали намного легче.
«Охрана».
Чертыхаясь, мужчина стремительно приближался ко мне, а ещё двое двигались рядом с ним, словно тени.
— Эй, ты! — крикнул Михаил Хшанский, остановившись в паре шагов от меня. — Живой?
Я приподнял голову, коротко козырнув ему двумя пальцами.
— Живой… Это как сказать…
— Какого чёрта?! — взревел мужчина. — Проверить экипаж!
— Не стоит, — ответил я, рывком поднявшись.
Охрана Хшанского отреагировала мгновенно. Послышался шелест извлекаемого оружия, на меня нацелились две рапиры.
— Прикажите убрать оружие, — холодно проговорил я.
— Кто ты такой, чтобы меня просить?
— Это не просьба, а совет.
— Кто ты такой? — крикнул Михаил, багровея от злости. — Отвечай, немедленно!
— Вы допустили ошибку, — сказал я.
Последнее слово было сигналом. За моей спиной в полумраке кабины дилижанса, скрипнули взводимые курки аркебуз. Громыхнули два выстрела, сливаясь в один. Охранники Хшанского, попадали, так и не успев пустить в ход оружие.
— Да ты понимаешь, кто я… — уже чуть менее грозно прохрипел Михаил. — Да я…
— А вы знаете, какого получить такую рану в собственном доме? — парировал я, шагнув к нему навстречу и оттягивая ворот камзола, демонстрируя ужасный белёсый шрам.
Хшанский открыл рот, но тотчас закрыл, играя желваками.
— Не понимаю, о чём ты, — проговорил он, бегая глазами.
— Я думаю очень хорошо понимаете. — Я покачал головой, а затем резко выхватил собственную рапиру из ножен. — Вам и того показалось мало, подослали ко мне шлюху, заражённую оспой.
— Не знаю, я никакой… — начал говорить Михаил, но осёкся, получив удар.
Я шагнул к нему, одновременно нанося удар клинком плашмя по щеке. Хшанский отшатнулся, схватившись за лицо. Из широкого пореза хлестала кровь, заливая его грудь и живот.
— Дочке моё почтение, — бросил я, разворачиваясь. — Мы квиты, Михаил. Если решите иначе, вы — покойник.
Хшанскому хватило ума промолчать. Его до смерти перепуганный кучер уже хлопотал подле господина. Я запрыгнул в экипаж, скомандовав:
— На козлы, и трогай через порт.
Сепп ринулся исполнять. Переведя взгляд на Милоша, который всё ещё держал толстяка Хшанского на прицеле заряженной аркебузы, я бросил:
— По фонарю у дилижанса. Давай!
Громыхнул третий выстрел. Лампа лопнула, исторгая поток горящего масла на каменную стену и дорогу. Хшанский от неожиданности шлёпнулся задом на мостовую, закрываясь руками. Ландскнехты довольно загоготали, но я тотчас шикнул на них.
«Нельзя совсем лишать его достоинства. Мы и так неплохо постарались».
Дилижанс тронулся, а я откинулся на мягкую спинку, переводя дыхание. Кажется, у меня даже немного дрожали руки. Правда я не понимал от чего, то ли от холода мостовой, то ли от волнения, то ли от плотоядной радости, которую я испытал, возвращая должок Антони. Конечно, мне не было никакого дела до чести покойного Веленского. Напротив, именно Хшанскому я обязан освобождением. Однако начинать следующий этап военной кампании капитана Яровицына я решил именно с него.
По возвращении домой, я строго-настрого запретил ландскнехтам пить. Ответ мог и не последовать вовсе, а мог прилететь следующей же ночью. Я знал, что прежде, чем что-то предпринять Хшанский посоветуется с союзниками, кои у него имелись в лице пяти знатных домов. Не оставь я ему автографа на лице, быть может, Михаил бы и проглотил обиду, с учётом того, как дерзко с ним обошлись. Душегуб знал, что виновен, но отметина на щеке многое меняла.
«Не пройдёт и недели, а половина Крампора всё узнает. Вопрос лишь в том, как поведут себя друзья и враги толстяка».
Это был холодный расчёт — заявить о себе. Для осуществления моих планов требовались связи и знакомства. Я не боялся ни мести, ни проблем с законом. Такими вещами не запугать мертвеца. Что меня действительно заботило, так это безопасность Агаты. Каждый день я затевал разговор о том, чтобы переселить её на съёмную квартиру в доходный дом, но Агата неизменно отвечала отказом.
— Хочешь сделать из меня любовницу, которую изредка посещаешь, когда нет других дел? Я не собираюсь жить в таком качестве.
— Но ты можешь пострадать, — безуспешно твердил я.
— Тогда это будет очень странный и необычный конец, — сухо отвечала Агата. — Умереть рядом с мертвецом, в которого влюблена.
Когда она это сказала, я испытал чувство, сродни тому, будто меня плетью по спине ударили. Агата любила меня не за что-то, а вопреки. Вопреки судьбе, здравому смыслу. С момента, когда она впервые вошла в оружейную, она что-то для себя решила, и, казалось, никакой силе её не переубедить. Она всегда приходила сама, и похоже, это тоже было особой частью наших отношений. Так и в тот день, Агата пришла глубоко за полночь, без стука отворив дверь в спальню Антони, и тихо впорхнула под одеяло. Она прижалась ко мне всем телом и обвила руками и ногами.
— От тебя пахнет порохом, — шепнула Агата, спустя долгие томительные минуты молчания. — В кого ты стрелял?
— Стрелял не я. Моя охрана.
— В кого?
— В людей Михаила Хшанского.
— Кто это?
— Отец Марианны Хшанской, бывшей любовницы Антони.
— Зачем?
— Хочу на ней жениться.
— Глупо и оскорбительно.
— Прости, — шепнул я и поцеловал её в лоб.
— Госпожа Сабина сегодня совсем плоха, — сказала Агата, чуть погодя. — У неё жар. Бредит.
— Тебе её жаль?
— Конечно. Она старая и несчастная женщина, которая даже не представляет, кем окружена.
— И кем же она окружена? — осведомился я. — Прислугой, их заботой и раболепием. А сын такой, каким она его воспитала.
— Она не воспитывала мертвеца, который гниёт где-то за лесом.
— Ты и его жалеешь?
— Конечно, — проговорила Агата, снова немного помолчав. — Какой бы дрянью он не был при жизни, теперь он уже никогда не изменится к лучшему.
— Поверь, он бы и так не изменился, — покачал головой я.
— Ты не знаешь. Никто не знает, — возразила Агата.
— Почему ты так упрямо защищаешь всех, кто бы без сомнений вытер бы об тебя ноги?
— Алёша, — тихо обронила она, то и дело сглатывая.
«Да она сейчас заплачет!».
— Алёша… Я плачу не по ним, а по тебе… — роняя слёзы, прошептала Агата. — Что бы не натворил Антони,
