Он снова спросил, на этот раз изображая монашеское одеяние, молитвенно складывая руки.
Они засмеялись, переглянулись.
– Да, да, – по-польски: – так, так.
– Где?
Они снова переглянулись, повернулись к нему и пожали плечами. Он показал туда, где дорога уходила вверх. Они с улыбкой кивнули, проследив его взгляд.
– Да, – снова по-польски. Одна из женщин сжала ладони, беззубо смеясь.
Да. То есть, может быть, он все-таки не ошибся.
Добры вечур!
Он пошел быстрее. Дорога поднималась в гору, выравнивалась, потом опять устремлялась вверх. Солнце скрылось, но, к счастью, облака лежали в далекой вышине, гребни светились розовым отблеском. Теплый ветер шевелил листья. Он торопился, стараясь придумать, что скажет, если найдет Маргарету. Сердится ли она на него? Или просто обрадуется, что он ее нашел? Она, несомненно, поймет его беспокойство: ночь, передвигаться в одиночестве опасно. Он не хотел нарушать ее уединение, скажет он; он только хотел убедиться, что с ней все в порядке. Днем, по дороге домой, он не собирался говорить так опрометчиво, задавать вопросы, на которые она не может ответить. Он готов быть ей кем угодно. Мужем или кем-то, с кем можно скрыться в высокой траве у воды, вдали от болезней и войны. Или, если она хочет, они могут вернуться к тому, с чего начали, – доктор и сестра.
Подъем занял около часа. К этому времени стемнело; в небе светился тонкий месяц. Откуда-то доносились едва различимые знакомые залпы – артиллерия. Но они были далеко – так далеко, что когда поднимался ветер, Люциуш слышал только шум деревьев.
Дойдя до развалин, он убедился, что там никого нет, и позвал ее. Какой-то зверек пробежал по низкой стене и исчез в тени сторожевой башни. Он снова выкрикнул ее имя, пробираясь через камни и поросль сосен, поднимая фонарь. Но никто не откликнулся.
У развалин лестницы он остановился, не зная, куда идти. Лицо горело, руки слегка дрожали; он напомнил себе, что надо сохранять спокойствие. Вспомнил деревенских женщин, старуху, которая сжимала ладони в молитвенном жесте. Но поняла ли она, о чем он спрашивает? Или попросту повторяла движения незнакомца, с которым не могла объясниться?
Люциуш почувствовал, как в нем снова закипает беспокойство. Может быть, Маргарета уже вернулась? Но тогда бы он услышал колокола. Или она приходила к этим развалинам, как он и думал, но пошла обратно другой дорогой?
От сторожевой башни тропинка вела либо вниз, в соседнюю долину, либо вверх по хребту. Но Маргарете незачем было идти ни вниз, ни вверх. Хребет поднимался еще выше, в пространство камня и горных озер, в негостеприимный ландшафт. Люциуш знал, что солдаты там пропадают; именно там нашли Хорвата.
Хорват. Воспоминание всплыло, и он с усилием его оттеснил: тело в тачке, крестьянин в своей овчине и шапке.
Над головой облака плыли со стороны равнины, время от времени начинало моросить. Он в последний раз оглядел развалины и повернул обратно, но в это мгновение вдруг заметил проблеск серого в соседней долине. Он остановился и прикрутил фонарь. Не то чтобы он что-то увидел – должно быть, показалось. Но вот опять движение внизу: фигура в юбке медленно двигалась к дальнему хребту, придерживая одеяло над головой.
Он выкрикнул ее имя, но ветер был слишком сильный, она не смогла бы его услышать. Поэтому он полез через развалины и вышел сначала на узкую тропку, ведущую вниз, потом – на дорогу пошире, которая поднималась по долине и упиралась в подножие холма. Он торопился; до нее лишь несколько минут ходу, но если она минует перевал, он потеряет ее из виду.
Люциуш снова крикнул ей вслед. Фигура застыла, затем стала карабкаться сквозь траву быстрее прежнего. Он крикнул еще раз. Она, видимо, его слышала, потому что обернулась, взглянула и снова заторопилась. Он не понимал, что происходит. Ей хочется побыть одной – вполне естественно. Но пускаться в бегство в этот ночной час – безумие. Может быть, это и в самом деле бред, подумал он, может быть, вернулась лихорадка.
Он уже бежал. Бесполезный фонарь тяжело раскачивался, свет терялся в густом тумане, разглядеть ничего было невозможно. Люциуш оставил фонарь у тропы, чтобы подобрать на обратном пути. Прорываясь сквозь заросли, он наконец достиг противоположного склона, но она скрылась из виду. Однако ее путь был ясно виден в примятой влажной траве. Он сошел с тропы и устремился по этому следу, который направлялся вверх, извивался и наконец, у вершины, скрылся в густых деревьях. Там, с другой стороны холма, клубился густой туман, и на мгновение он перестал понимать, куда идти, пока вдруг снова не мелькнул ее подрясник. Он двинулся, продираясь сквозь ветки, вышел на поляну и остановился. Пусто. Он снова пошел вперед, теперь медленно и осторожно, снова позвал. Непроницаемый туман стелился у земли. В воздухе пахло сосной. Он видел не больше чем на двадцать шагов впереди.
Голос: Стий!
Он повернулся. Она стояла сбоку от него, в траве по пояс, с винтовкой у плеча. Девочка лет двенадцати, мокрая от росы, тяжело переводящая дыхание, с платком, сбившимся на затылок. На плече у нее висел тяжелый мешок. Спустилась с гор, видимо, и возвращается домой, наворовав еды.
Стий! – снова сказала она, «стой».
Потом еще что-то.
Он медленно поднял руки.
– Не рушуме, – попробовал он по-русински, «не понимаю». Его врачебный словарь оказался вдруг совершенно бесполезен. Где болит? Не двигаться. Дыши.
Она не ответила. Убьет же меня, подумал он; незнакомец, преследующий ее ночью по всей долине. Потом девочка закричала. Что-то злобное, сердитое. Люциушу показалось, что она выкрикивает какие-то свои обиды. Он поднял руки еще выше. Винтовка дернулась; он вздрогнул. И снова; она показывала ему, чтобы он двигался. Но он боялся повернуться к ней спиной.
Дуло опять дернулось, она сделала вид, что прицеливается поточнее. И он отступил, медленно, пока туман не скрыл его.
Он долго стоял на месте, пока не почувствовал, что девочка точно ушла. Дождь полил по-настоящему, трава сильнее клонилась под ветром. Он весь промок; вытащив одеяло из вещмешка, накинул его на плечи. Пора было возвращаться. Люциуш подходил к краю поляны, собираясь углубиться в гущу деревьев, когда ветер подул с другой стороны, и на короткое, но несомненное мгновение он услышал далекий звон колоколов.
Он снова углубился в лес и стал кружить, пытаясь найти тропу, по которой бежал вслед за девочкой. Опять донесся колокольный звон. Люциуш приободрился: дают мне знать, что она вернулась. Образы, которые он пытался отогнать, – новый приступ лихорадки, пропасть, нападение диких зверей или солдат – тут же исчезли. Все оказалось гораздо проще, говорил он себе, устремляясь вперед. Она ушла, чтобы обдумать его предложение, а теперь вернулась. Она посмеется, когда он расскажет ей о своей погоне, о пронизывающем ветре на склоне холма. Он гадал, что она ответит, что решила. Он позволил себе представить ее рядом, представить, как они ложатся на землю, укутанную туманом.
