ещё не выросла), на руках всего семь пальцев, а не десять, как положено по творению, нижняя губа отсутствовала, уши пугали своей величиной, глаза страшенные. Не было в них любви к людям, и вообще ничего не было, если не считать выражения бездонного отсутствия. Да и то это выражение казалось обманчивым.
Жил он один, в Москве, в коммунальной квартире. И никаких родственников – ни матери, ни отца, ни жены, ни сестры. Лет ему было под сорок. Соседи по коммуналке терпели его с момента въезда уже семь лет и поначалу очень пугались.
Старушка Ведьма Петровна (так уж её звали по простоте душевной) не раз кричала на Андрюшу в кухне, стуча кастрюлей по рукомойнику:
– Страшен ты, сосед, ох как страшен… А ну-ка посмотри на меня, – и она отскакивала с кастрюлей в угол кухни. – Если бы не уши, как у слона в зоопарке, было б терпимо… Женихом был бы тогда, – добавляла она обычно.
Как-то, года через полтора после его появления в квартире, Ведьма Петровна позвала Андрюшу к себе в комнатушку – жила она одна. На столе стоял чай вприкуску.
– Присаживайся, соседушко, – умильно ляпнула Ведьма Петровна.
А надо сказать, что ещё одной особенностью Андрея было то, что он почти не говорил, иногда мычал, а иногда если скажет, то что-то такое уж совсем непонятное.
Но за стол он сел и начал пить чаёк, поглядывая своими странными глазами на Ведьму Петровну.
– Андреюшка, – начала Ведьма Петровна, надев почему-то очки. – Вот что я тебе скажу. Уши уже тебе не отрежешь, да и я не мастерица людям уши резать. Бог с тобою, живи так. Я на всё согласная. Моё предложение: возьми меня в жёны, выйти замуж за тебя хочу.
И Ведьма Петровна покраснела.
Андрюша, однако, никак не реагировал, всё молчал и молчал.
Наконец старушонка даже взвизгнула:
– Замуж за тебя хочу!
Андрюша повёл ушами, и в глазах его появилась мысль.
– Я мамке дал зарок не жениться, – произнёс он.
– Да мамка-то твоя давно в могиле! – прикрикнула Ведьма Петровна. – Ей теперь всё по хрену. А мы с тобой кататься на лодках будем, в кино ходить вместе, в театр… Чем плохо?
– Убей меня, но не пойду, – упрямо выговорил Андрюша.
– Экой ты предрассудительный, – рассвирепела Ведьма Петровна. – Тебе, дураку, хорошую партию предлагают, по старинке говоря. Чем нам вдвоём плохо будет? Я старушка девственная, если не считать того, что с чертями во сне спала… Ну это со всеми девками бывает.
– С чертями хочу, а с тобой – нет, – громко сказал Андрюша, как отрезал.
Ведьма Петровна завелась. Встала, начала бегать вокруг стола, как чумная.
– Да ты что, да что ты, Андрей, – скулила она. – Нешто я хуже чертей?! Посмотри на меня внимательно. Лет мне всего семьдесят пять, груди ещё сохранились, – и она горделиво выпятилась перед сидящим на стуле монстром.
Монстр на этот раз тупо взглянул на неё.
– К мамке хочу, – сказал он, осторожно оглянувшись. – Где моя мамка?
– Да в могиле же, в могиле, в сырой и глубокой. Ты что, туда хочешь?!
– Туда, – кивнул Андрюша.
– Ох, дурачок ты мой, дурачок! Нешто могила вкуснее постельки, даже со старушкой… Помысли. Подумай. Что лучше? А сейчас брысь, иди к себе, а моё предложение обдумай.
Андрюша встал.
– У мамки рука только одна была. Другой не было. Потому и в могилку к ней хочу. Жалко её…
Ведьма Петровна захихикала:
– Ишь ты, жалостливый какой. А страх на всех нагоняешь. Хоть бы губу тебе вставили доктора да уши укоротили, а с ногами и руками чёрт с ними, у других ума нет, не то что рук. Иди.
Андрюша послушно вышел.
На следующий день Ведьма Петровна сама вбежала в его комнатушку.
– Ну как?
Но Андрюша забыл о предложении, всё толковал о каких-то чертях, да могилках, да об однорукой мамке, и Ведьма Петровна ничего большего от него добиться не смогла.
Но когда через два дня она опять заглянула к нему, Андрюша вдруг сам пошёл ей навстречу и сказал:
– Я согласен!
Ведьма Петровна даже подпрыгнула от радости.
Закружила потом, обняла своего монстра-соседушку, и решили они сразу же в ЗАГС. Свидетелей взяли со двора. В ЗАГСе было до того отчуждённо, что заявление приняли – да с бюрократической точки зрения и нельзя было не принять. Весьма миловидная девушка сказала:
– Ну что ж, через неделю заходите с цветами, поздравим вас с новой жизнью.
Назначили день.
Ведьма Петровна напряжённо его ждала, всё прыгала из стороны в сторону, точно хотела развить в себе резвость. Сосед Никитич уже больше пугался её, чем Андрюшу. Но глаз у Ведьмы Петровны просветлел, и в старушечьем облике появилась женственность. То головку набок склонит и покраснеет, то песенку (за кастрюлей на кухоньке) запоёт, но не про чертей. Раньше Ведьма Петровна всё больше про чертей песни пела, длинные, умильные, со слезой, а тут вдруг на людей перешла.
Девушкой себя почувствовала.
Андрюша даже трусы её старческие согласился к празднику постирать, что и сделал, правда, не до конца. Внимательный стал – отмечали соседи. Сам-то он был как прежний, но уже какой-то во всём согласный. Тень от ушей, впрочем, была по-старому угрюмой.
Наутро, когда был назначен финальный поход в ЗАГС, Ведьма Петровна и старик Никитич, от страху опекавший её, постучали в комнату монстра – дескать, пора цветы покупать и прочая. Постучали – нет ответа. Стучат, стучат – тишина. Хоть дверь выноси. Думали, может, помер Андрюша. Со всяким это бывает. И в конце концов – дверь снесли.
Входят – в комнате пусто. Туда, сюда, заглянули в клозет – нет нигде монстра. Старушка – в рёв, дескать, может быть, его убили и ей теперь женское счастье не испытать. А время – уже в ЗАГС идти. Скандал, одним словом.
Звонили в милицию.
– Кто, – спрашивают, – монстр? Фамилиё?.. Нету таких в происшествиях.
Старушка с горя занемогла.
А к вечеру явился и сам герой, Андрюша. Оказывается, той ночью, перед свадьбой, долго гулял по улицам, а потом от веселья на крышу старенького дома через чердак забрался – и заснул там.
И проспал весь день, и свадьбу в том числе. Неприхотливый он был в смысле сна.
Старушка Ведьма Петровна со злости всю посуду у него перебила, и бац – сковородкой по голове, но уроду – хоть бы хны.
– Да я, Ведьма Петровна, разве отказываюсь? Я хочу. Другой раз пойдём, – разводил он руками.
Но старушка завелась.
– Не нужен ты мне теперь, кретин, без тебя проживу. С чертями.
И так хлопнула дверью, что и жильцы всё поняли: свадьбе не бывать. Монстр заскучал. И жизнь в коммуналке потянулась после этого события уже какая-то другая, как будто все смирились.
Ведьма Петровна в очередях засуетилась, соседи стали меньше бояться своего Андрюшу, а старик Никитич иногда даже заходил к нему пить чай.
А у соседки Веры дочка Наташа стала подрастать, в школу ходила, тринадцать ей уже стукнуло. Время бежало. Девочка эта всех поражала: волосы соломенные, золотистые, прямо как из русской сказки, сама худенькая, а глаза большие, синие – но не этим она всех ошеломляла, а выражением глаз своих, правда, иногда и поступком удивляла. А так она больше молчала. Жизнь всё текла и текла. Время шло и шло. Иногда и драки бывали: то, к примеру, соседке Марье покажется, что Никитич у неё колбасу пропил, то растительное масло прольют. Монстр Андрюша по-прежнему мелькал своей чёрной тенью по коридору и мычал что-то, но очень одностороннее.
А однажды его не стало. Вышел он погулять как-то летом. А перед домом трамвайная линия. То ли задумался Андрюшенька о чём-то, может быть, о судьбе, то ли просто замешкался, но сшибло его трамваем и отрезало голову. Оцепенели все видевшие, а бабы завизжали. Среди видевших была и девочка Наташа. Вдруг перебежала она улицу, наклонилась над головой монстра и приподняла её. Голова вся в крови и пыли, пол-уха слоновьего тоже как не было, но глаза будто открыты. Наташа наклонилась и с нежностью поцеловала эту голову три раза, как будто прощалась.
– Прощай, прощай, Андрюша, – как бы невидимо сказала она ему. Приподнялась – всё детское личико в крови перепачкано, а в глазах слёзы.
Такова вот оказалась свадьба у Андрюшеньки.
Люди подошли
