До костей продирали крики и стоны раненых. Айлиша застыла, в растерянности озираясь. Все вокруг были при деле. Каждый. Фебр, оскальзываясь в сугробах, бежал в лекарскую, неся на руках окровавленную девушку. Следом двое учеников из младших тащили возницу, закинув руки мужика себе на плечи, не давая наступить на изгрызенную ногу. Лесана помогала Клесху и Озбре поднимать изодранного ратоборца, спешила рядом, придерживая безвольно мотающуюся голову с белым-белым лицом. Майрико продолжала распоряжаться, куда нести раненых, а куда мертвых. И только Айлиша стояла посреди этого крика, темноты, огней, крови и боли, наблюдая происходящее с каким-то отрешенным ужасом.
Хотелось, как воробью, забиться под стреху и спрятаться от всего мира. А еще лучше — улететь домой, что бы никогда больше этого не видеть. Но чаянья ее растаяли как дым. Открылась дверь и на крыльцо башни целителей выскочил злой, как голодный упырь, Ихтор, ни слова не говоря, схватил окаменевшую девку за ухо и потащил внутрь.
Айлиша пыталась брыкаться, оседала в жестоких руках, упиралась, плакала, умоляла, но крефф, ни слова не говоря, отвесил ей подряд две тяжелых пощечины и поволок в лекарскую. И страшно было его молчание. Пугало до оторопи. Зашвырнув девушку в просторную залу, наставник подтащил ее к лежащему на столе окровавленному телу. Телу, что совсем недавно было молодым, сильным…
В изголовье стояла Лесана, удерживающая в ладонях голову медленно умирающего воя. С ужасом Айлиша увидела, что от ладно скроенного парня мало что осталось — живот разорван, сплошное кровавое месиво. Руки и ноги изгрызены. Люто бился ратник. До последнего защищал людей, но не совладал. Как жив еще был — лишь Боги ведают.
— Ну, давай, целительница, говори, что делать будешь: лечить, когда вылечить нельзя или милосердие явишь? — прошептал на ухо крефф.
Рядом зло всхлипнула Лесана, которой было стыдно плакать, но которая не могла побороть себя, глядя на то, как медленно и неотвратимо уходит из молодого тела жизнь.
— Лечить, — выдохнула Айлиша и опустила на грудь парня засветившиеся голубым огнем руки.
— Лечить, так лечить, — кивнул Ихтор и отошел в сторону.
Сколько оборотов Айлиша простояла, вливая в обережника Дар, она не знала. Но только Дар утекал впустую. Душу целительница держала, а тело умирало. Бескровный, коченеющий, парень вдруг, как в далеком детстве, позвал мать…
Тихо-тихо, едва слышно, одними губами: «Ма-ма…»
Горько в голос разрыдалась Лесана, впервые наблюдавшая смерть.
— Хватит! — у Ихтора кончилось терпение. — Чего мучаешь парня? Для того он до смерти бился, чтоб ты тешилась? Из него вся кровь уже вытекла, руки и ноги ты ему новые не пришьешь, взамен обглоданных. Хватит измываться, дай вою умереть спокойно!
— Не смогу я… — размазывая слезы по щекам, заскулила Айлиша.
— Сможешь, — резко ответил крефф. — Я помогу. Вспоминай, чему учил.
— Не смогу! — срываясь, закричала девушка. — Сам убивай!!!
— Айлиша… — тихий усталый голос.
Целительница перевела взгляд на молчавшую до сей поры Лесану.
— Дай, я, — и подруга потянула из-за пояса тяжелый боевой нож.
Воспитанница Майрико ахнула, а Ихтор сухо сказал:
— Не ты. Она.
— Она БОИТСЯ! — рявкнула Лесана. — Долго ему еще маяться?!
Айлиша подняла трясущуюся руку. На кончиках пальцев вспыхнуло ослепительное голубое сияние. Девушка приблизилась к истерзанному ратнику, склонилась. Искать сердце ей не пришлось. Оно — жалко трепещущее — было видно через разорванные ребра.
Яркий свет лился с узкой ладони, прозрачный, пламенеющий, прямой, как клинок. Девушка зажмурилась. И тут горячая и сильная рука креффа перехватила ее холодную и дрожащую и направила удар в грудь умирающему.
Холодеющее тело вздрогнуло и безжизненно вытянулось. Все.
— А говорила — не сможешь, — в макушку Айлиши уткнулся жесткий мужской подбородок. — Дарить легкую смерть в первый раз всегда тяжело. Потом привыкаешь. Идем, я тебя до мыльни провожу.
— Я убийца… — всю дорогу, покуда шла по коридорам, шептала девушка.
«Душегубка!» — билось в голове, покуда она смывала с себя пот и кровь.
Душегубка.
Крефф дождался, куда ученица выйдет, ни слова не говоря, довел ее до покойчика. Заставил выпить чего-то горячего, терпкого. Айлиша задохнулась, закашлялась и повалилась на лавку.
Душегубка.
И снова она бежала по разрушенной безжизненной Цитадели. И снова слышала детский плач. А надрывный крик Лесаны: «Долго ему еще маяться?!» мчался следом, бил в спину, заставлял захлебываться слезами и ужасом.
* * *
— Ну, тихо, тихо, что вы как зверье дикое… — ворчал мужчина, раздавая беззлобные подзатыльники детям, толкающимся на одеяле, что было расстелено поверх мерзлого ствола поваленного дерева. — Того гляди, друг у друга миски вырывать начнете. А ну угомониться всем!
Этот повелительный окрик заставил семерых ребятишек утихомириться. Даже меньшие перестали обиженно галдеть.
Они расселись, сложив на острых коленках озябшие ладошки в ветхих рукавичках. Изношенные нищенские кожушки, красные носы и блестящие от голода и предвкушения глаза. Семь пар глаз. И все, не отрываясь, смотрят, как истощенная беременная женщина с непомерно большим животом разливает в старые плошки горячее, исходящее паром… Еда!
— На, держи, да не давись, не давись, хватит тут, — и женщина с грустной улыбкой смотрела на то, как мальчонка двух с небольшим лет жадно окунает в просторную миску лицо.
Мужчина опустился на торчащую из сугроба кочку.
— Дивен… — начала было женщина, но тот, к кому она обращалась, нахмурился, давая понять, что разговорам не бывать.
— Ты слаб совсем, — она присела рядом, выдыхая облачко сизого пара. — Зачем уж так-то себя изводишь? Далеко идти. Отдохнуть надо.
— Отдохну. Завтра.
Женщина горько покачала головой и продолжила:
— Пускай Ива со Сдевоем малышей вперед поведут. Ты-то еле ноги волочишь. Мы с тобой за ними пойдем, — с мольбой в голосе начала она.
Дивен отрицательно покачал головой.
На вид мужчине было лет сорок. Крепкий, жилистый, наполовину седой, но по-прежнему красивый. Для нее — так самый красивый на свете! Вот только бледный почти до прозрачности. Ни кровинки в лице. И иней на волчьем воротнике не тает от дыхания…
— Пойдем со всеми. В другой раз отдохну. Опасно здесь. Вместе держаться надо. Сейчас ребятишки поедят и двинемся.
