вдруг, это не я догоняю, а совсем наоборот?»
Я нырнул под арку крайний раз по своей воле, так как следующую арку, пролетевшую над моей головой, я уже помню размыто. Кто-то от всей души приложился мне по голове, и в полубредовом состоянии меня закинули на заднее сиденье черного джипа. Я боролся с обмороком, пытаясь всеми силами ухватиться за ускользающий трясущийся мир, но он был слишком зыбким, что, теряя границы расплывался на моих глазах. Это бесформенное сочетание силуэтов и образов можно слепить по своему извращённому желанию, но у меня на это не было сил.
Помню лишь, как Андрей посмотрел сверху вниз на меня через открытую дверь:
– Я ведь тебя предупреждал! Теперь пришло время платить за свою упертость, Данил, за свою глупость и бредовые идеи, как будто что-то можно изменить. Вот только цена слишком большая, – возможно, он и вовсе ничего не говорил, возможно, вообще ничего не было, да и меня в принципе никогда не было – все это игра пораженного мозга.
18
На фоне плавно играющей со временем музыки меня пронзили знакомые голоса. Это было самое больное, что мне пришлось вытерпеть. Я знал, что те, кому я жал руки и смотрел в глаза, они разлучили меня с Бояной. Навсегда. Лучше бы с меня снимали кожу живьем, чем мучиться от глупой обиды на самого себя. Я лично виновен в своем положении. Я доверился скользкой змее и повернулся к ней спиной, совершенно забыв о ее смертоносном яде.
– Сын ты должен это сделать.
Змея и ее гадкий змееныш.
– Эх, Данил, Данил, – рука Леонида Павловича Абрамова впилась в мои волосы, – как мышь ты рылся в грязном белье и наткнулся на мышеловку. И самое интересное, что ты хотел доказать? Кому? – голос исходил из всех щелей. Говорящий вдруг потерял свою форму, но все еще пытался за нее ухватиться.
– Ты подумал, тупой мальчишка, что сможешь что-то изменить? – в этом подземном склепе не было ни одной живой души. Отовсюду веяло тленом и смертью, – посмотри! Посмотри на нас! – знакомый мне с детства дядя Леня жесткой хваткой сжал мою челюсть и провел ею вокруг зала.
– Нас уже не победить. Мы есть везде! В правительстве, в ваших храмах, в ваших семьях!
– В моей голове, – я прохрипел слова, но на фоне 9-й сонаты Скрябина и гула голосов усилия не были замечены.
– Сын! Подойди, поздоровайся!
Среди всех плавающих фигур одна по-особенному выделялась. Знакомые черты лица то расплывались по дальним уголкам зала, то вновь собирались воедино. Как мозаика на витражных окнах в домах божьих. И каждый раз это было новое для меня лицо. Лишь какие-то незначительные черты оставались неизменными, те самые, на которые я столько лет смотрел в упор.
– Честно сказать, я бы хотел этого избежать, Данил, но ты сам сделал выбор.
Гул в ушах затмил каждую букву пустой болтовни. В груди раздалась боль от колотящего сердца. Это была отнюдь не физическая боль. Наоборот, в этом плане я чувствовал себя замечательно, как будто подхваченным под руки воздушными существами, но вот духовная опора не на шутку пошатнулась.
– Знаешь, ты ведь будешь моим первым агнцем. Я думаю, что для тебя это тоже очень волнительный момент, – у мелкого гавнюка по сравнению с его отцом голос дребезжал от волнения как у первоклассника возле школьной доски, – я считаю, что ты должен знать правду. Отец говорит, что это не к чему, но я хочу проявить благодать по отношению к тебе. Не подумай неправильно, мы не фанатики, готовые проливать кровь во имя Богов. Это удел общей массы, способной за чужие мифы уничтожать целые народности, беспощадно ведя священную войну. Боги нас давно покинули, мы это знаем точно, а твоя жалкая жертва им безразлична. Но, мой дорогой друг, она важна мне лично. Никто из семьи не будет делиться властью с кем-нибудь, пойми. Нужны люди надежные, связанные неразрывной нитью. А вот когда ваша вера в высшие цели нашего братства скреплена вашей же кровью, тогда доверие на высоте. Ведь уже никто из этого зала не выйдет чистым! Это как некий ритуал на доверие. Дань нашим предкам, которые за жертву покупали знания Богов. Да, Данил, это все ради знаний. Тайные, сакральные знания доступны далеко не всем. Ты даже представить себе не можешь, глупая твоя башка, какие возможности открывают эти знания.
Голова отдельно от тела бегала по всему залу по кругу. Меня сотрясало то от жары приближающегося пекла, то от пронзительного холода мраморной кожи. Тяжелая отдышка от захватившей меня в плен эйфории раздувала легкие как воздушный шар, готовый вот-вот лопнуть. Был ли хоть какой-то смысл пытаться ухватиться за разум?
– Ах да, тебе уже поручили важное дело твои новые дружки? – кровь ударила по ушам и полилась на пол жгучим ручьем, – они хотели, чтобы ты убил Папу Римского, – тут в комнате раздался смех, и он меня окружил со всех сторон. Мне было страшно, а их это забавляло. Они чувствовали мой страх. Они его разгоняли. Они будто бы нуждались в нем, – или они сказали правду, что ты идешь в уплату долга?
– Мы даже эту шайку недоумков держим под контролем. Ты только представь! Понтифик, который чуть не ушел на тот свет, но ради спасения наших душ вернулся, – фальшивая наигранность сквозь призму ненависти, – далее следует прощение стрелявших и-и… верное стадо готово хоть сейчас собраться в новый крестовый поход.
– Не трогай их! – я не слышал собственного голоса, я лишь почувствовал, как фраза выпала из моего рта этим подонкам под ноги. Вслед за ней выкатился наружу рассудок и, поскакав как баскетбольный мяч, ударился об стенку, отскочил, на пару секунд вернулся на место и вновь с него слез.
– Нам пора, время пришло. Ему уже все равно.
***
Редкие отрывки из материального мира касались моих закрытых век, и сквозь темноту я видел ад. Справа и слева по темному коридору на меня созерцали мертвые глаза, точнее то, что ими когда-то было, скорее это бездонные пустые глазницы. Тысячи больных, истерзанных душ пытались вырваться из той бездны, куда меня несут под руки ушибленным затылком вперед. Какой-то непонятный крик застрял в горле. Что я могу сказать? Кому? Если бы я даже мог управлять своим телом или хотя бы порядком мыслей, что было бы уместно предпринять? Самым разумным скорее всего является поскорее расстаться с мыслью о спасении. В таких местах даже надежда не решается на зов…
Холодный, мерзкий, как и
