class="p1">— Может быть, и погиб, а может, и нет… Лучше тебе самому во всем убедиться, пока… Пока ты не оказался в неприятной ситуации, фон дер Пшик. Лишняя предусмотрительность не помешает! Да и это подозрительная глухота… Советую тебе держать ухо востро!
***
После бессонной ночи Краслен пришел к выводу, что лучше сообщить хозяевам о возвращении слуха — не дай Труд, узнают сами, тогда живым из этого особняка уже не выберешься. Утром он сообщил Кунигунде, что вроде как, понемногу, полегоньку, если только ему не мерещится, начинает различать звуки.
— Какое счастье! — воскликнула та. — Это Фрейр тебе помогает! Сегодня как раз праздник летнего солцеворота, вот боги и послали нам чудо!
В языческих богах Краслен разбирался не очень-то хорошо. Он предпочел промолчать. Кунигунда, судя по всему, тоже не была специалисткой в этой области: после короткой паузы она смущенно добавила:
— Ну… По крайней мере, так писали в "Журнале молодых фашисток". Но это не главное, теперь мы, наконец, сможем общаться! Расскажешь мне про себя?
— С удовольствием, — сквозь зубы процедил Кирпичников.
— Ты женат? Партийный? Любишь танцы? Бываешь в кино? Твои родители — расово чистые брюнны?
— Мм… Да! — сказал Краслен.
— Что — "да"? — спросила девушка, не будучи в силах скрыть одновременно разочарования и надежды.
"Неплохо было бы, конечно, сказать ей, что я женат, тогда эти утомительные знаки внимания, наверное, прекратились бы", — решил Кирпичников. Впрочем, он помнил руки официанта: обручального кольца на них не было. Информация о Зиммеле уже в руках фон дер Пшика, а если нет, — скоро наверняка там окажется. Так что лучше не давать лишних поводов для подозрений.
— Да — на все вопросы, кроме "женат", — Кирпичников изобразил приветливую улыбку.
Девушка расцвела.
— Знаешь, когда отец решил взять раненого из больницы, мне это сначала не понравилось, — потупившись, проговорила она. — А теперь я даже рада, что ты у нас дома!.. Хочешь сосиску?
— Спасибо.
— А хочешь, я заведу патефон?
— Не стоит утруждаться.
— Может быть, почитать тебе что-нибудь?
— Вообще-то я и сам мог бы…
— Хорошо. Тогда я просто принесу кофе. И булочек! Кажется, на кухне были еще свиные колбаски. А у меня в комнате есть отличные грампластинки и много хороших стихов! Сейчас вернусь!
В этот день гостеприимное семейство проявило к Краслену столько внимания, что к вечеру он порядком устал от неустанной заботы. Сиделка, обычно смотревшая на больного как на бессмысленный манекен, простой источник заработка, соизволила поговорить с ним о погоде. Заглянул и сам барон. Он осведомился насчет здоровья Курта Зиммеля и как бы невзначай завел разговор о политике: видимо, проверял, насколько раненый лоялен фашистскому режиму. Краслен, понятное дело, прикинулся рьяным поклонником Шпицрутена. О семье, дате рождения и прочих личных данных Курта, неизвестных Кирпичникову, Пшик, по счастью, почти не спрашивал.
Не давал покоя и Ганс. Сначала он снова донимал Кирпичникова рассказами о своей собаке, которую отец не разрешил привести в комнату к больному, о братьях, готовившихся к мировой агрессии, приятелях, учителях, турпоходах и о том, что скоро перейдет в специльную закрытую школу, расположенную в старинном замке в горах.
— Там учат тако-о-о-ому! — вдохновенно трепался мальчишка. — Кстати, ты случайно не поможешь мне справиться с домашним заданием? Если "на нашей улице жили двадцать инородцев, но семь из них мы выгнали, то насколько чище станет улица после того, как мы выгоним остальных, если каждый инородец в день производит триста граммов отходов?"
После того, как Краслен решил ему задачку, Ганс приволок настольную игру "Брюнеция завоевывает Ангелику", разложил ее на одеяле у больного и потребовал непременного участия в эпохальном сражении. Кирпичников не очень хорошо уяснил правила: воспользовавшись этим, мальчишка заставил его играть за Ангелику и привел фашистов к победе несколько раз подряд, чем был жутко доволен.
Впрочем, внимание Кунигунды не шло в сравнение ни с чем. Она проводила возле Краслена все время, если только не ела, не спала, не переодевалась (а это модница проделывала довольно часто) и не болтала в соседней комнате по телефону. Теперь, зная, что больной за стенкой слышит, она не говорила с подругой о своей влюбленности так откровенно. Впрочем, если бы Кирпичников и не подслушал того разговора, он все понял бы по глазам юной брюннки. С таким восхищением на него не смотрели ни Джессика, ни Бензина.
Именно с помощью Кунигунды сделал через несколько дней Краслен свои первые шаги после аварии. К тому времени классовый инстинкт уже начал притупляться: пролетарий несколько раз ловил себя на том, что фашистская семейка кажется ему милейшими заботливыми людьми. Заставая у себя в голове эту вредную идею, он старался гнать ее подальше, но невольно расслаблялся все больше и больше. Он уже привык ежедневно слушать фашистские марши и передачи о "расовой гигиене" из "Телефункена", привык лицезреть расставленные здесь и там изображения Отто Шпицрутена, привык решать Гансу задачки про отстрел инородцев и экономное умертвление сумасшедших, обходящихся государству в такую-то сумму. С тех пор, как поднялся на ноги, Кирпичников сделался частым гостем в комнате Пшика-младшего. Тот с гордостью демонстрировал пролетарию свое изобретение: натянутую под углом нитку с завязанным на ней узелком, по которой скользил игрушечный самолетик. Снизу к самолетику была прилеплена пластилиновая "бомба": он натыкался на узел, и бомба падала. "Вот так же я буду бомбить красностранские города, когда вырасту", — комментировал Ганс.
Наконец, настал момент, когда Краслен оказался и в Кунигундиной комнате. Девичья светелка была увешана портретами Шпицрутена. Почти на всех диктатор красовался в военной униформе и с плетью. Кое-какие бумажные изображения явно покоробились от влаги: так, как если бы их, например, лизали. Кружевной узор на занавесочках с васильками повторялся на кайме покрывала и маленьких подушечках, разложенных на идеально заправленной узкой никелированной кровати с железными шариками. На столике, возле персонального телефонного аппарата, лежала стопка фашистских журналов и пособий по межнациональной ненависти. Целлулоидные и гуттаперчевые куклы в ряд расположились на полочке: не исключено, что ими все еще пользовались по назначению. Из приоткрытого платяного шкапа (явно старинного: помутневшее зеркало на дверце, гнутые ножки, резьба, напыщенные вензеля) выглядывала военная форма.
— Что это? — удивился Кирпичников.
— Да так, ерунда… Старый папин китель. В прошлом году я надевала его на карнавал, наряжалась мальчиком, с тех пор так и висит. Хорошая была идея, как ты думаешь? Как, по-твоему, я могла бы в нем смотреться?
Краслен ощущал, что девушка идет в наступление. Конечно, Кунигунда была не в его вкусе, конечно, на самом деле любил он только Джессику, конечно, классовая ненависть не позволяла… Но грубый отказ
