улыбкой. — А теперь я отправляюсь на поиски тех студенток, — говорит он, и Рейнджер хмыкает, следуя за ним. Они вдвоём исчезают в толпе, и я чувствую, как мой желудок сжимается от беспокойства.
Это глупо.
Совет мне не принадлежит.
Но мне кажется, что так оно и есть. Какой-то тёмной, тихой части меня нравится быть единственной девушкой в их мире. Я чувствую себя защищённой в школе, как будто у меня есть своя команда. И я не хочу, чтобы моя команда спала со студентками.
— Они не собираются подцеплять девушек, пока ты здесь, — говорит Тобиас, наблюдая, как его друзья пробираются сквозь толпу. Он снова поворачивает ко мне лицом и улыбается. — Доверься мне.
— Почему нет? — спрашиваю я с искренним любопытством, всё ещё находясь в объятиях Спенсера. Не уверена, как я отношусь к этой истории с дуэлью. Когда я думаю об этом, у меня порхают бабочки. Я более чем счастлива только со Спенсером, но каково было бы иметь всех их? Я не осмеливаюсь даже думать об этом.
«Ты просто эгоистичная соплячка», — говорю я себе, и на самом деле, это последнее, кем я хочу быть. Это прежняя Шарлотта. Новая… Я всё ещё пытаюсь выяснить, кто именно она такая.
— Я не знаю, — продолжает Тобиас, глядя на Мику, который пожимает плечами. — Это просто кажется неправильным. Они, наверное, отправились придираться к соплякам из Северо-Йоркской подготовительной школы. Пойдём. — Он указывает подбородком в сторону танцпола, а затем протягивает мне руку. Спенсер бросает на него взгляд, а затем убирает руки с моих бёдер.
— Иди, — говорит он, одаривая меня своей коварной ухмылкой. — Эти идиоты мне не угроза. Два дня «свиданий» с этими придурками, и ты бы покончила с этим клише о близнецах.
Я позволяю Тобиасу увести меня на танцпол, но пока мы двигаемся, я замечаю, что остальные наблюдают за мной.
И не только Мика и Спенсер.
Черч и Рейнджер.
Я никогда даже не осмеливалась о таком подумать…
Глава 13
В субботу папа будит меня, как будто сегодня учебный день, срывает с меня одеяло после пятой или шестой попытки вырвать меня из моего, по общему признанию, постыдного сна об оргии с участием всех пяти парней из Студенческого совета. Я стону и, шаркая ногами, спускаюсь вниз в розовом халате, плюхаясь в кресло за столом. У меня ужасное похмелье, и я чертовски раздражена, хотя прошлая ночь была весёлой. Интересная, но весёлая.
Коробка хлопьев, миска с ложкой и немного обезжиренного молока.
Обычно, когда папа вываливает на меня плохие новости, он пытается умаслить меня вкусной едой. Сегодня это не так. Мой нос морщится, когда я беру коробку с хлопьями и изучаю лицевую сторону.
Это какая-то полезная хрень из гранолы. Я ставлю её обратно на стол и отодвигаю миску.
— Почему я встаю ни свет, ни заря в субботу? — спрашиваю я, моё сердце бешено колотится, когда я думаю обо всей этой истории с Калифорнией. Я всё ещё пытаюсь найти новый взгляд на ситуацию, но у меня с этим проблемы. Каждый аргумент, который я выдвигаю, папа, кажется, опровергает.
— Я хочу услышать твоё решение, — говорит он, садясь во главе стола, где он всегда сидит. Я просто смотрю на него в ответ.
— Серьёзно? — спрашиваю я, чувствуя, как моё сердце начинает бешено колотиться. — Я же сказала тебе: я не хочу покидать Адамсон. Мне здесь нравится.
— И иногда, став взрослыми, мы должны принимать решения, нравится ли нам поставленный перед нами выбор или нет. Санта-Круз или Лос-Анджелес, Шарлотта.
Я изумлённо смотрю на него, сидящего там, сложив руки на столе.
«Злой, ненавистный диктатор-людоед, Член директората», — думаю я, пытаясь сдержать худшие мысли при себе.
— Ты что, типа, пытаешься отправить меня уже завтра куда-нибудь или как?
— Это было бы идеально, — говорит он, и моё сердце разрывается пополам.
— Что?! — я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить вилку и не запустить ею в него. — Это полная хрень собачья.
— Как и твой язык. Говори, как взрослый человек, и я продолжу относиться к тебе как к взрослой. — Папа откидывается на спинку стула, наблюдая за мной сквозь очки, голубые глаза суровы, рот сжат в тонкую линию. — Если ты не сделаешь выбор, мне придётся сделать его за тебя, а я не хочу этого делать.
— Почему ты так решительно настроен уничтожить любой мой шанс быть счастливой? — спрашиваю я, чувствуя, как наворачиваются слёзы. — Я была счастлива в Санта-Крузе; сейчас я гораздо счастливее здесь. И всё же ты, кажется, хочешь перевозить меня только тогда, когда тебе это удобно. Папа, пожалуйста. Если ты прогонишь меня на этот раз, я никогда тебя не прощу.
— Мне жаль, но моё решение окончательное.
Я просто смотрю на него, сидящего там, как будто ему насрать на мои чувства, такого холодного, пустого и стерильного.
— Неудивительно, что мама пристрастилась к наркотикам. Ты серьёзно ебнутый мудак. — Я встаю и направляюсь к лестнице, игнорируя его крики, когда он зовёт меня. Я запираю дверь, загораживаю её стулом и переодеваюсь в форму. Может, сегодня и суббота, но у меня сегодня много дел.
Слёзы текут по щекам, когда я собираю одежду, и в конце концов сажусь на край кровати, закрыв лицо руками. Я не хочу покидать Адамсон или его причудливый Студенческий совет. Может, они и богатые засранцы, но они ещё и весёлые.
Зная моего отца, он пришлёт сюда полицию, чтобы сопроводить меня в самолёт, если я буду сопротивляться.
Иногда я его ненавижу.
После того, как одеваюсь, я отправляю сообщение парням, а затем выскальзываю через заднюю дверь, чтобы встретиться с ними.
Они все одеты в джинсы и свитера несмотря на то, что на улице солнечно — всё для матча по пейнтболу, который должен состояться сегодня. Я пытаюсь скрыть меланхолию на своём лице, но эти придурки слишком проницательны.
— Ты уезжаешь, не так ли? — спрашивает Черч, глядя на меня прекрасными янтарными глазами. Он одет в джинсы, коричневые ботинки и толстовку кремового цвета, которая подчёркивает яркие крапинки в его глазах и естественные блики в волосах. Он внимательно наблюдает за мной, когда я киваю. — Когда?
— Завтра.
Слово срывается с моих губ, как проклятие, и близнецы обмениваются взглядами. Выражение лица Спенсера наполовину выражает ужас, на две части — ярость.
— Ни за что, чёрт возьми. Я не позволю ему отослать тебя! — огрызается он, но даже когда парень захватывает меня в тесные объятия, я знаю, что никакая страсть или мольбы
