Стоимость земли тут взлетела к звёздам, а помехой множеству амбициозных проектов и их быстрому осуществлению оказывалась иной раз какая-нибудь жалкая лачуга.
— Ты тоже считаешь, что тут дело нечисто, я верно понял, сенатор?
— Думать плохо о людях — неугодно богам, но зачастую это правильно, — согласился Аврелий, процитировав любимую поговорку одного старого коллеги по Сенату.
Я навёл кое-какое справки о сгоревшем доме, — сказал пожарный. — Здесь обитали ремесленники, и трудно представить, чтобы они легко согласились расстаться со своим жильём. А собственников найти так и не удалось. Всё, что я сумел отыскать, это список подставных лиц, а когда попытался пойти дальше, то оказался перед стеной заговора — круговой порукой. Вдобавок Леонций велел мне прекратить играть в сыщика и научиться работать с насосами, потому что мне платят именно за эту работу. Впрочем, всё равно пришлось бы оставить поиски, потому что никто не даёт сведения простому пожарному. Вот если бы запрос исходил от магистрата… — добавил Муммий с некоторой надеждой.
— Дай мне этот список, посмотрю, может, помогу как-нибудь, пообещал Аврелий, сразу заглотив наживку.
Когда патриций вернулся в домус, то обнаружил все фуналии[70] погашенными. В атриуме свет единственной масляной лампы на бронзовом канделябре отбрасывал призрачные тени на украшенные фресками стены.
— Она там, — сказал Кастор, неожиданно появляясь из таблинума.
Глафира ожидала Аврелия, сидя на стуле возле полупустой амфоры с вином. Волосы обожжены, на щеке синяк — карикатура на великолепную гетеру, кружившую голову столь многим мужчинам, какой она была всего несколько часов назад.
Увидев входящего сенатора, она подняла на него опухшие от слёз глаза и прошептала:
— Если бы я послушала тебя, если бы согласилась рассказать… Но теперь скажу всё. Хочу, чтобы ты нашёл убийцу. Поклянись, что найдёшь!
— Утрата дома, наверное, стала для тебя большим потрясением, — заметил Аврелий.
— При чём тут дом… — тихо проговорила она. — Эбе погибла!
— Ты очень любила её? — спросил патриций. Нередко между хозяйкой и служанкой и в самом деле рождалась настоящая дружба.
— Спрашиваешь! — ответила она глухим голосом и разрыдалась, закрыв лицо руками. — Эбе была моей дочерью!
И вскоре Аврелией узнал горькую историю прекрасной куртизанки. Совсем юная и бедная, девушка только-только занялась ремеслом гетеры, как один богатый путешественник, приехавший из Эфиопии, взял её к себе содержанкой.
Глафира обнаружила, что беременна, лишь после отъезда своего покровителя и достаточно поздно, чтобы что-то предпринять. Дочь родилась чернокожей, как её отец, и Глафира, опасаясь, что ребёнок окажется помехой в её карьере, отдала девочку кормилице. Потом, когда та подросла, забрала и сделала личной служанкой.
Девушка ничего не знала о своём происхождении и считала куртизанку снисходительной и заботливой хозяйкой. Глафира не раз хотела открыть ей правду, но как-то всё не решалась, опасаясь упрёков дочери в том, что не сделала этого раньше.
И вот Эбе ушла навсегда в ужасный загробный мир, так и не узнав, что у неё есть мать…
— Теперь послушай меня! — продолжала Глафира, пока Аврелий боролся с волнением, вспоминая чернокожую девушку с белым котёнком на плече. — Да, Антоний Феликс нередко кого-то шантажировал и часто говорил о деньгах, которыми мог бы располагать. И конечно, был импотентом. Я принимала его только потому, что он направо и налево хвастался своей мужественностью. Утром в день убийства он оставил мне шкатулку, опасаясь, что её украдут, и я слишком поздно поняла, что эта вещь может быть опасной. А тогда не нашла в ней ничего интересного, кроме маленькой золотой пчелы, завалившейся между бутылочками, и нескольких широких кожаных шнурков с какими-то непонятными, лишёнными смысла знаками.
Я думала, что Антоний был убит по ошибке, а когда поняла, что метили именно в него, поспешила спрятать серёжку и шкатулку, надеясь, что Эбе не видела их…
К сожалению, подумал патриций, девушка уже рассказала о них кому-то, кроме Кастора. Кому-то, кто запросто сжёг её живьём… Если только, естественно, метил не в консула. Но кто знал, что Метроний окажется там в этот день?
— Расскажи мне об этих шнурках, — продолжил разговор Аврелий, несколько растерявшись. — Я осмотрел футляр самым тщательным образом, но ничего подобного не нашёл.
— Я достала их оттуда и спрятала в сундук с обувью…
— Теперь припоминаю, что в шкатулке лежало ещё что-то… Небольшая палочка… — вдруг произнёс сенатор.
«Палочка и широкие кожаные шнурки…» — размышлял он.
Греки веками использовали этот способ для пересылки шифрованных посланий. Кожаную или пергаментную ленту туго накручивали на какую-нибудь палочку или цилиндр и писали сообщение по вертикали навёрнутой ленты, постепенно разворачивая, затем снимали её со стержня и отправляли.
Адресат мог прочесть написанное, только если имел стержень точно такого же диаметра. Значит, в шкатулке находилось какое-то секретное послание, возможно, договор, определявший цену предательства. Так что единственная улика, которая могла бы вывести на убийцу, погибла в огне вместе с консулом, рабами и юной Эбе с её белым котёнком…
XXVI
ЗА ВОСЕМЬ ДНЕЙ ДО ИЮЛЬСКИХ ИД
— Слишком много «если» в этой истории, начиная с самого главного — а может, этот заговор вообще существовал лишь в твоём пылком воображении? — спросил утром Кастор.
— Серёжки, как и браслет Агенора, и небольшая обетная скульптура, которую я видел в комнате Бальбины, это, несомненно, остатки тех сокровищ, которые двадцать лет назад переплавил Токул. И нашёл их Эренний, муж Валерии. Этим и объяснилось его материальное благополучие:
— Значит, гипотез у нас две, — согласился секретарь. — Либо Антоний узнал поджигателя и принялся шантажировать и его, либо кто-то воспользовался чередой пожаров, чтобы избавиться от неудобных свидетелей, рассчитывая на то, что пожар, как всегда, припишут маньяку. В первом случае можем надеяться на сведения, которые Сервилий выясняет по списку, полученному от Муммия. Во втором игра закончена: тайное послание, если и существовало, утрачено навсегда!
— Мы это знаем, а убийца — нет, — произнёс Аврелий не слишком уверенным тоном. — Поэтому я заставлю всех поверить, будто этот шнурок ещё у меня.
— Ты сошёл с ума! — возмутился секретарь. — Пока речь идёт о кинжале, я ещё согласен, потому что спина твоя, но с огнём не шутят! Мне
