ли этот ярлычок на место? Струйка пота текла с ее уха по шее, на позвоночник, сползала вниз по отчетливой ложбинке между мышцами правой и левой половины спины. Зазвонил ее телефон. Он ответила, назвала кого-то деткой. Повернула направо. Другая жизнь.
Феликс почувствовал, как кто-то больно вдавил два пальца ему в спину.
– Деньги. Телефон. Живо.
Они подошли справа и слева. Капюшоны подняты, но лица видны. Та самая парочка из вагона. Не намного выше его. И не сильно шире в плечах. Шел седьмой час.
– ЖИВО.
Его принялись толкать, бить кулаками. Он посмотрел на их лица: тот, что сквернословил, был совсем мальчишкой, другой, молчавший, был ближе к Феликсу по возрасту, слишком взрослый для таких глупостей. У него были пепельные руки, как у Феликса, и такой же тускловатый глянец на лице. По его щеке тянулся шрам. Он показался местным, знакомым. Феликс попытался развернуться, но они вернули его в прежнее положение. Он выплюнул длинное изощренное ругательство и посмотрел направо: за четыре дома от него высокая девица вставила ключ в замок и вошла внутрь.
– Слушайте, я ничего вам не дам. Ничего!
Он вдруг оказался на земле. Поднялся на колени, услышал голос одного из них:
– В метро был такой большой человек. А тут совсем небольшой человек.
Вместо страха Феликса вдруг охватила жалость; он помнил времена, когда только это и имело значение: быть большим человеком. Он сунул руку в карман. Пусть возьмут телефон. Пусть они возьмут единственную двадцатку из его кармана, если уж на то пошло. Его не раз грабили, и он знал правила. Когда он был помоложе, это могло ранить его «я»; теперь прежние ярость и унижение прошли – пусть берут все. Все, что для него имело значение, находилось в другом месте. Он попытался рассмеяться, отдавая им свои жалкие ценности.
– Нужно было ловить меня два часа назад, братан. Два часа назад я был богат.
Парнишка посмотрел на него пустым взглядом, его лицо исказилось гримасой ожесточения. Эта маска была ему необходима, без нее он не мог бы делать то, что делал.
– И камешки, – сказал парень.
Феликс прикоснулся к ушам. Его драгоценные циркониевые сережки, подарок Грейс.
– Ты бредишь, – сказал он и снова посмотрел в сторону улицы.
Порыв ветра надул их капюшоны, закрутил в вихре облако платановых листьев, бросил их на землю. Он почувствовал сильный удар в бок. Удар? Боль разлилась слева, уходя в глубину и вниз, а потом охватила все тело. Теплая жидкость подступила к его горлу. Пролилась на губы. Но пока он мог это назвать, небытие еще не наступило, и он мысленно произнес то, что с ним сделали, попытался сказать вслух, но ничего не сказал. Грейс! На Уиллзден-лейн появился урчащий автобус; в момент, когда перед глазами Феликса мелькнули рукоятка и лезвие, он увидел, как девяносто восьмой еще раз открыл двери, чтобы впустить последнюю душу в его поле зрения – молоденькую девушку в желтом летнем платье. Она бежала, держа высоко над головой билет, словно в доказательство чего-то, успела, вошла и крикнула: «Спасибо!», после чего двери за ней закрылись.
Хозяйка
1. Рыжие косички
В этом месте состоялось событие. Чтобы говорить о нем, нужно говорить в предпрошедшем времени. Кейша Блейк и Ли Ханвелл, главные герои этого события, были тогда девочками четырех лет. Парк, открытый бассейн – в действительности всего лишь мелкий квадратный лоток максимальной глубиной в один фут – был наполнен детьми, которые «брызгались и бесились». Во время события никаких спасателей не было, и родителям приходилось следить за своими чадами во все глаза. «На холме, в Хэмпстеде, у них спасатель есть. А нам ничего». Это была интересная подробность. Кейша – ей уже стукнуло десять, и она проявляла любопытство по поводу напряженных отношений между взрослыми – пыталась проникнуть в смысл услышанного. «Перестань глазеть. Подними ногу», – сказала ей мать. Они сидели на скамейке в обувном магазине на Килбурн-Хай-роуд – Кейше измеряли ногу под скучные коричневые туфли с т-образным ремешком, которые ничуть не отражали радости, несмотря ни на что, наверняка существовавшей в мире. «У меня Черил сходит с ума в одном углу, Джейден на руках ревет белугой, я пытаюсь следить за тобой, пытаюсь все держать под контролем…» Событие произошло именно в этом многоточии: чуть не утонул ребенок. И все же значение этого события состояло в другом. «Ты поднялась с рыжими косичками в руке. Ты ее вытащила. Ты единственная увидела, что она в беде». После события мать ребенка, ирландка, много раз благодарила Марсию Блейк, и это само по себе было событием. «Я знала, что Полин из тех, на кого приятно посмотреть, но вот поговорить – нет. Она тогда была немного надутая». Кейша не могла ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова – у нее не осталось об этом никаких воспоминаний. Однако предзнаменование можно было посчитать подозрительным. Ее знаменитые воля и дар предвидения проявились очень ярко, тогда как Черил уже тогда была неуправляемая и ненадежная. Кроме того, Джейден ко времени события не мог еще родиться – ведь он на пять лет младше Кейши. «Теперь сиди спокойно», – пробормотала Марсия, опуская металлический измеритель к ногам дочери.
2. Плод киви
Время перекуса в беспощадной тишине квартиры Ханвеллов ожидали почтительно. Миссис Ханвелл относилась к этому весьма серьезно и для этой цели имела специальный столик. Трехъярусный, с крутящимися медными колесиками. Столик был слишком низкий, и, чтобы его толкать, приходилось сгибаться в три погибели. «Пользоваться им для двоих не имеет смысла, а когда трое, я уже предпочитаю его выкатывать». Кейша Блейк сидела, скрестив ноги перед телевизором, со своей близкой подругой Ли Ханвелл; они подружились после драматического события. Кейша повернула голову, чтобы проследить движение столика на колесах: она любила поесть и ждала еды сильнее всего на свете. Загораживая собой телевизор от девочек, миссис Ханвелл задала телевизору вопрос: «Кто эти опасные с виду парни в фургоне?» Ли сделала звук погромче. Она показала на блестящие белые волосы Ганнибала в телевизоре, потом на волосы матери в жизни. «С такими волосами ты выглядишь как старуха». Кейша попыталась представить себе, что говорит что-то подобное своей матери. Она уже молча оплакала потерю тарелки с печеньем и чего-то новенького, того, что было в волосатых коричневых яйцах. Она соединила ноги, готовая встать и отправиться домой. Но миссис Ханвелл не стала кричать или хлестать дочку по щекам. Она только прикоснулась к шапке своих волос и вздохнула. «Они приобрели такой цвет, когда
