– Гресь-Гром.
– Верно. А тебе не показалось, что их слова вписаны позднее?
Дмитрий Иннокентьевич застыл:
– Ты тоже заметил?
– Да. Значит, нам обоим бросилось это в глаза. Зачем твои дружки так поступили?
Жандарм в смущении почесал нос:
– Не знаю… В нашем ведомстве подобное возможно лишь по приказу начальства. Иначе можно получить неприятности. Одно скажу: ротмистр, который ведет дознание, сам ничего подделать не решится. И еще…
– Ну? Не скрывай, если что-то знаешь, – Алексей Николаевич взял собеседника за рукав. – У меня давно уже ощущение, что наши бонзы темнят. Что-то здесь не так. Платина якобы с Березовского рудника, а там ее нет. Протоколы липовые. Куда мы вляпались?
– Черт его ведает, – ответил Дмитрий Иннокентьевич. – Но показания насчет клада Семов дал не на самом допросе, а спустя месяц, накануне казни, на передопросе. Оформленном отдельным протоколом. Так вот, подпись внизу не его. Она подделана.
Сыщик с жандармом молча смотрели друг на друга, потом пожали руки и разошлись.
Лыков взял на Соборной площади извозчика и поехал в монастырь. Начало темнеть, и визит в женскую обитель выглядел бестактно, но ему не хотелось терять время.
У ворот монастыря стоял постовой городовой. Он уже собирался уходить с дежурства. Алексей Николаевич показал ему документ и велел вызвать сестру Соломониду.
Он ждал минут десять и уже решил зайти внутрь и поискать женщину, когда она наконец вышла за ворота. Сухопарая, с тонким усталым лицом, сестра повешенного террориста выглядела совершенной монашкой, сознательно и навсегда ушедшей из мира.
– Слушаю вас, господин полицейский, – сказала она.
Городовой отступил шагов на десять и ждал дальнейших приказаний.
– Спасибо, можешь идти, – отпустил служивого сыщик. Но тот не ушел:
– Ваше высокородие, дозвольте довести вас потом до фонарей. А то заводские иногда приходят, балуются.
Он имел в виду хулиганов с близлежащего Верх-Исетского завода.
– Хорошо, жди. Я недолго.
Алексей Николаевич обратился к монашке:
– У меня к вам лишь один вопрос. Ваш брат Василий, когда его допрашивали жандармы насчет денег атамана Лбова, сказал, что тот располагал значительной суммой. Сейчас опять пошли разговоры про клад Лбова. Вспомните, пожалуйста, что на самом деле говорил о нем ваш брат. Не вранье жандармам, а правду.
Черница пожевала тонкими губами, при этом она смотрела в стену. Повернулась и ответила:
– Да ничего он не говорил.
– Василий был близок к атаману?
– Вместе росли, в одном цеху работали.
– И ничего про казну Лбова он вам не рассказывал? Так ли это?
Монашка вздохнула. Алексей Николаевич терпеливо ждал. Разговор был ему неприятен: жаль несчастную женщину, потерявшую брата, а затем и обычную мирскую жизнь. Но ведь Василий сам выбрал свою судьбу. Стрелял в драгун, натворил столько зла, что хватило на смертную казнь… А еще сыщик должен знать правду. Эта истомленная немолодая невеста Христова врать не станет. Ей уже незачем.
И Соломонида, словно прочитав мысли сыщика, ответила:
– Разговоры всегда ходили, я их помню. И когда Александр Михайлович был жив, а еще больше после… Много люди неутейны городили[95]. А правда в том, что никакой большой казны никогда не было. Брат мне говорил: Лбов деньги считает не хуже купца. Записей там или учета на бумаге он никогда не делал, а все в голове держал. Расходы были большие, а еще Александр Михайлович много помогал бедным.
– Так куда же делась казна? – настаивал питерец. – Деньги имелись, десятки тысяч рублей. На пароходе они много взяли, и на приисках.
– Много брали – много тратили, – уверенно ответила черница. – В Петербург отсылали, брат рассказывал. Иные роптали, говорили: давайте поделим меж себя. Александр Михайлович строг был, не делил, сам решал. Худорожков от того и ушел со своими. Только когда оставшиеся на два отряда разделились, он выделил сумму Ястребу. Их долю с прииска. Может, осталось у атамана тысяч несколько. Может, и зарыл он их где под деревом. А миллионы – это вранье. Глупые россказни. Кто не знает, тому легко так думать да языком болтать, а я знаю, мне Васенька говорил.
Лыков снял фуражку и поклонился:
– Спасибо. Всего вам хорошего.
– Храни и вас Господь, – кивнула женщина и скрылась в калитке.
Статский советник осмотрелся: все ли в порядке? Вдруг Корявый стоит сейчас под деревом и наводит пистолет? Постовой почувствовал его волнение и торопливо подошел:
– Ваше высокородие, куда вас довести?
– Да, пожалуй, ты прав. Мне надо в номера Атаманова. Сопроводи меня до извозчика. Или пешком дойдем, прогуляемся.
Вдвоем они двинулись через Щепную площадь. Не встретив экипажа, направились по Успенской к Главному проспекту, как вдруг сзади послышалась возня. Сыщик быстро обернулся, выхватывая браунинг. Навстречу ему из подворотни вытолкнули расхристанного мужика, и послышался голос Азвестопуло:
– Алексей Николаевич, не стреляйте!
Вышел коллежский асессор с двумя пистолетами в руках и показал один шефу:
– Вот, в спину вам целил, собака. Помните его? Второй топтун, который в вытяжных сапогах.
Мужик держался за разбитую голову, по его лицу текли струйки крови. Лыков обернулся к городовому:
– Смотри, как выходит, братец! Не зря ты меня караулил. Свисти, вызывай Станислава Петровича, господина пристава.
Глава 13
Как сломали «пылесос»
Командированные пытались ковать железо, пока горячо, но не на того напали. Владелец вытяжных сапог оказался тертый малый. Лыков начал его стращать:
– У меня два свидетеля, что ты целил мне в спину! Это военно-окружный суд и виселица. Так что говори, кто тебя послал.
Варнак в ответ рассмеялся:
– Какие еще два свидетеля? Вашескородие не в счет, а фараон спиной стоял и ничего не видал. Мой голос против голоса грекоса. И что?
– Не понял, дурак? Ты в полицейского полковника хотел стрелять. Думаешь, тебе это с рук сойдет?
– Не полковника даже, – присоединился Азвестопуло. – Чин пятого класса, почти генерал!
Арестованный только пуще веселился:
– Незаконное ношение оружия – все, что мне могут пришить. Месяц-два арестного дома. А прочее… В Питере есть такой адвокат, армянской нации. Он приедет и мокрого места от вас не оставит. Стращайте паназырей[96], а меня уж поздно…
Лыков представил, как Аванесян разделывает его под орех, и отступился. Он помнил, что Положение об усиленной охране доживало последние дни, но еще действовало. И полицмейстер своей властью укатал бандита в кутузку до конца октября.
В это же время из тюрьмы выпустили Парамона Иванова – за недоказанностью. Весело насвистывая, тот направился сразу в Мельковскую слободу. Пробыв во флигеле четверть часа, он пешком почесал на винный склад номер шесть. За ним незаметно следовал филер. Пока все адреса, которые навещал отставной фельдшер, полиции были знакомы. Сыщики
