— Левицкая где? — грохочет из приемной так грозно, что я выпускаю рамки из рук.
Та, что с моей фотографией, соскальзывает на пол. Стекло разбивается — и густая паутина перекрывает изображение.
Отталкиваюсь от стола и подрываюсь с места.
Переключаю внимание на дверь, в которую влетает безумный вихрь, готовый уничтожить все на своем пути.
Тормозит на пороге, исподлобья глядя на меня, отчего я замерзаю изнутри.
Ян в ярости.
Челюсти стиснуты, желваки играют на скулах, руки сжаты в кулаки. Ноздри раздуваются, как у быка на арене при виде красной тряпки.
Нападет. Разорвет. Уничтожит.
И слова сказать не даст…
— Ян, послушай, — сипло произношу я, но он совсем не реагирует, ослепленный своим бешенством.
Вспоминаю тот день, когда Левицкий ворвался в мою комнату и обвинил в отравлении Адама. И вот все повторяется.
Только страшнее. Опаснее. Неуравновешеннее.
Вскрикиваю, когда Ян мчится ко мне. Отбегаю назад, впечатываюсь спиной в стену. Отступать некуда. Я как загнанная охотником зверушка.
На всякий случай накрываю живот ладонями, защищая самое ценное, и зажмуриваюсь.
* * *
В голове идет обратный отсчет. Панически боюсь открыть глаза, встретиться взглядом с Яном и погрузиться в кипящую платину.
Он ведь не обидит меня? Хотя плевать на себя — и не через такое проходила. Но за ребенка страшно. Только бы малышу не навредил. Клянусь, больше никогда никому лгать не буду…
Задерживаю дыхание и широко распахиваю глаза, когда обжигающе-горячие мужские губы накрывают мои. Завоевывают страстно, обреченно, с каким-то непонятным мне надрывом.
— М-м-м, — то ли мычу, то ли постанываю, пребывая в полнейшем недоумении.
Ян прибил меня — и я попала в рай? Другого объяснения тому, что происходит, я найти не могу. Ведь мне сейчас так тепло и уютно…
Особенно, когда теплые ладони бережно обхватывают мои щеки. Судорожное дыхание ласкает губы.
Ян прерывает поцелуй, прижимается своим лбом к моему.
— Я свихнусь с тобой, — рычит с надрывом.
— Ян, я… — сипло выдыхаю, но слова застревают в горле.
Вместо того, чтобы рассказать ему обо всем, я лишь часто хлопаю ресницами, когда он отстраняется и ловит мой взгляд. Изучает, гипнотизирует. Всматривается в мое лицо обеспокоенно и хмурится.
— Цела? Не обидели тебя? — спрашивает вдруг, заставляя меня растеряться. — Устроили тут «маски-шоу», — рявкает внезапно. — Если тронул кто, порву!
Вздрагиваю нервно, потому что все еще не отошла от столь «пламенной» встречи. Почувствовав мое напряжение, Ян перекладывает руки мне на плечи, ведет ладонями вниз. А потом резко притягивает меня к себе. Обнимает, пока я импульсивно впиваюсь пальчиками в ткань его рубашки, сминаю, а сама утыкаюсь лицом в лихорадочно вздымающуюся грудь. Подчиняюсь напору непредсказуемого мужчины.
Пусть лучше обнимает, чем нападает и орет. Для нас с малышом это безопаснее.
— Ян? Ты не злишься на меня? — бубню приглушенно, пока он поглаживает меня по затылку. В макушку целует.
— Злюсь! Еще как злюсь, — выпаливает недовольно, а я сжимаюсь вся. — Глупый ёжик, не можешь без приключений. Мне как теперь тебя от органов отмазывать?
— З-зачем? — заикаюсь, совершенно потеряв логическую нить.
— Так, слушай меня внимательно, — отстранившись, строго чеканит Ян. — Адвокату я по пути позвонил. Лучшему. Ты никаких показаний еще не давала? Допроса не было?
Задрав голову, на всякий случай отрицательно качаю ею, хотя все еще ничего не понимаю.
— Вот и хорошо, — выдыхает Левицкий, протягивает руку к моему лицу и, пока я настороженно слежу за каждым его действием, заправляет прядь волос мне за ухо. Бережно. Ласково. Этот контраст с его строгим тоном дезориентирует меня, лишая дара речи. — Я дал Петру поручение, чтобы наши ребята втихую уничтожили все доказательства твоей причастности к рейдерскому захвату. Бумаги, подписи… Если надо, пусть весь офис подорвут к чертям! — повышает голос. — Ты не при чем, — убеждает меня. — Все будешь отрицать! Поняла? — не спрашивает, а приказывает. Я же киваю на полном автомате. — Впрочем, я буду стараться, чтобы до суда дело не дошло… — тянет задумчиво.
Царапаю ноготками его каменную грудь, изучаю суровое лицо, анализирую каждое слово. И… поверить не могу.
— Подожди, Ян, — встряхиваю волосами. — То есть… ты уверен, что я предала тебя и сдала компанию Александру. И при этом продолжаешь защищать меня? — прищуриваюсь с подозрением.
Левицкий вздыхает тяжело, выдает некое подобие усталой улыбки и укоризненно головой качает. Будто в его глазах я не предатель, который пытался слить компанию, а несмышленый ребенок, прыгавший по лужам на улице и вернувшийся домой в грязи. И теперь серьезному взрослому его отмывать придется.
Но в следующий миг Ян произносит слова, от которых сердце совершает финальный удар в ребра и замирает, наконец-то успокоившись. Ведь эта фраза сильнее признаний в любви:
— Я же сказал, что всегда буду выбирать тебя…
Укладывает руки мне на талию, а потом ведет к животу. Чувствую жар родных ладоней. Точнее, мы вдвоем с малышом его чувствуем.
Не знаю, как трактовать жест Яна. А сама молчу.
Он ведь не может знать?..
Обиды последних недель отступают, пережитые страхи стираются — и вот я уже сама становлюсь на носочки и тянусь за поцелуем. К единственному мужчине, с которым чувствую родство. Духовное, несмотря на то, как нас воспринимают окружающие.
— Александр не твой отец, Мика, он лгал тебе, — сообщает тихо, прерываясь на секунду.
— Я знаю, — хрипло отзываюсь, но Ян уже не слышит. Или не воспринимает мой ответ, зациклившись на своей версии.
— Все будет хорошо, ёжик, верь мне, — шепчет и покрывает поцелуями мои пылающие щеки, спускается к шее. — Никому тебя не отдам. Сам накажу, — добавляет, проводя носом вверх. Щекочет дыханием ушко и прикусывает мочку, будто готов перейти к наказанию.
Прямо здесь. В кабинете компании Левицких. Совсем с ума сошел!
— Не за что меня наказывать, — фыркаю ехидно.
И тут же отталкиваю от себя чересчур расплавившегося Яна. Потому что дверь в кабинет вдруг открывается без стука.
— Вон все пошли, — рявкает Левицкий и за запястье меня хватает.
Разворачивается к вошедшему, а меня за спину задвигает. Будто прячет.
И хоть защищать меня в конкретной ситуации, по сути, не от кого, в душе все равно приятное тепло разливается. До того момента, пока Ян не выдает сердито:
— Марк? А ты какого хрена здесь забыл?
* * *
