стольник, попытался изобразить шутливый поклон Васильев. – Не серчай. Нам с тобой победа надобна. А за таку награду мои всех шведов с бесами, кои им служат, посекут!
И атаман направился в казачью часть лагеря, уверенно шагая мимо стрелецких да солдатских шалашей. Пётр Иванович, недовольный состоявшимся разговором, медленно продолжил воеводский обход и был в тот вечер особенно придирчив.
Свечин вернулся с грузовым стругом через день, привёз письмо от Александра Потёмкина. Шведских отрядов поблизости от острожка пока не было, так что можно было спокойно, без спешки, идти на стругах к устью Невы. Ещё через день стольник отдал приказ выступать.
На абордаж!
Неподалёку от места, на котором ещё недавно грозно возвышались шведские бастионы Ниеншанца, к воеводскому судну летел струг Семёна. Ветер развевал полы его серого кафтана, играл густыми волосами – шапку казак зажал в правой руке, а левой размахивал в такт песне. Слова с воеводского струга слышны не были, но, судя по восторженному выражению лица молодца, нетрудно было понять: она весёлая.
Разведчик зацепил крюк за борт воеводского струга, ловко перебрался на борт. Но очутившись перед Потёмкиным Семён вдруг оробел, улыбка исчезла с лица, он начал переминаться с ноги на ногу, не решаясь первым заговорить.
– Не молчи! – подбодрил его стольник.
– Я, стольник и воевода, вести с Ладожского озера имею. Так мне б с Ивашкой перетолковать: пока я тута, он бы под Орешком от рыбарей их получал.
– Доброе дело, перемолвись с Хлоповым. Тута как?
– Сторожа доносит: с воды пока всё спокойно. К Канцам пробирались несколько свейских подсылов. Мы их не тронули.
– Молодца! Пущай видят, что ежели сунутся – валы им нать внове учинять! – похвалил начальника своей разведки Пётр Иванович. – Ежели у тя все люди надёжны, как рыбарь, коий мне весть принёс, то службу несёте справно!
– Все надёжны, воевода. Нахлебались свейской похлёбки полной ложкой. Боле не хотят! Рыбаки на входе в Неву, в море дозорят, жёнки их да дети – по берегам. А те, что лютеране, что в деревеньках на Котлине живут, затаились.
– И таки есть? А я не ведал, думал, все латыши схоронились в лесах, – покачал головой воевода. – Пойдём-ка в чердак. Дело есть.
Укрывшись ото всех, они уселись на медвежьей полости и начали обсуждать план дальнейших действий.
– Надобно, дабы у тебя всегда двое рыбарей вход в реку стерегло, – объяснял Потёмкин. – Как завидят шведа – один к нам пущай поспешает, а другой шведам на глаза попадётся, так, дабы на борт позвали. Капитану ихнему обскажет: в Канцах, мол, шведа нет, ушёл, пушки в реки скинул. Тама ноне с пять десятков стрельцов с лёгкой пушкой – русский воевода оставил сторожу несть.
– Так свеи ж изготовятся! – округлил глаза казак.
– И ладно! Пущай свои пушки да мушкеты заряжают – всё одно днём не сунутся, помедлят до утра. Кады самый сладкий сон, туман тока сходит, караулы в полудрёме едва бердыши не роняют. С утра шведы поплывут, а мы загодя выйдем к Котлину – и учиним нападение! По-вашему этот…
– Абордаж! – расплылся в улыбке Семён и показал воеводе свои пудовые кулаки. – Эх попотчую свеев!
– Не сей раз, – строго оборвал его Потёмкин. – Казаков и без тя изрядно. Ты ж – мои глаза и уши. А ну пуля найдёт? От кого я про шведа ведать буду?
Казак погрустнел, лицо посерело от печальной вести. Воеводе стало жаль парня и он пообещал:
– Зато как придёт генерал Горн, пущу тебя в бой хоть на суше, хоть на воде. Можа до его толстой шеи и доберёшься. Ивашка Хлопов, дружок твой, сего барона раз видел – он и укажет!
– Спасибо, воевода, – попытался вскочить Семён и чуть не разнёс головой низкий потолок чердака.
– Тише, тише! Убьёшься! – рассмеялся Потёмкин.
– Да не, – потирая ладонью макушку вновь уселся на полость разведчик. – Просто казак для дела рождён, бой мне люб. А тута…
– А тута ты всем подзором ведаешь на Неве! Своим товарищам помогашь, – не дал ему договорить стольник. – В полдень, скажем, покуда мы к шведу подойдём, он струг-другой успет ко дну пустить! Скока потонет казаков?
– Ох, верно, – смутился Семён.
– То-то и оно, – завершил беседу Потёмкин. – Иди, перемолви с Ивашкой, а опосля – с рыбарями.
…Буквально следующим утром в чердак стольника вполз Семён и затряс воеводу за плечо:
– Свеи!
– Скока? – сон с Петра Ивановича как рукой сняло.
– Два гальота, по одной волконее на носу и галера малая о шести пушках. К Котлину идут.
– Вставай, Васка, – растолкал Потёмкин свернувшегося клубочком в углу поповича. – Поднимай Емельяна и прочих. Пришёл час битвы!
Сказал – и сам пулей вылетел из чердака. Вскоре через борт воеводского струга перелезли атаман с ясаулом. Подошёл к Потёмкину Емельян, таща за собой сонного кормщика.
– Сигнал к атаке – выстрел Емельяна с моёго струга, – быстро распоряжался Потёмкин. – Я иду с ясаулом и семью стругами с правого борта галеры, Назар с остатними семью – с левого борта. Туман уж спадает, но нас пока прикрывает. Как выскочим на галеру, по нам пальнут, можна пальнуть в ответ, но итить быстро на трёх парах задних вёсел, всем остальным на носах стругов стоять с крючьями на верёвках, что мы сготовили. Как подлетим к галере – бей ея с ходу стругом в задни вёсла, ломай их, а все – на абордаж!
– А ты меня слухать должон, – тряхнул кормщика за плечо Емельян. – Прикажи ему, воевода!
– Велю! – обернулся к кормщику Потёмкин. – И Васка пущай останется. Тож пушкарю в подмогу!
– Батюшка! – возьми доспех, – пробился к стольнику Аким. Вздень кирасу, а вот – наручи…
– И шлем, – отобрав у слуги убор, Потёмкин торжественно водрузил его на голову Акима. – Сам носи! Вон токма польску саблю возьму да это, – сунул он за кушак заряженный пистолет и перебросил через плечо дорогую перевязь.
– Как же ты! Токмо в кафтане! – завыл Аким.
– Молчи! Жив буду, так выйду нонче победителем. А нет – полощи моё тело быстра река, бей о камни! – с решимостью устремился вслед за ясаулом к борту стольник.
Оказавшись на струге Луки, он обнажил саблю и обернулся к казакам:
– С Богом! – вёсла дружно погрузились в воду.
…Дамский угодник и завзятый дуэлянт капитан Ирек Далсфир с удовольствием принял назначение в эту экспедицию. Древность рода позволяла ему не гнаться за чинами милостями начальства, как делали это его сослуживцы, жаждавшие получить дворянство. Далсфира интересовали только подвиги. В мечтах он видел себя древним ярлом, входившим в славянскую реку для набега
