четверти ХХ века.
К 2010–2011 году стал вопрос только о том, будет ли 2014 год годом Венского Конгресса или годом старта мировой войны, и если второе, кому выпадет исполнить роль Гаврило Принципа XXI века — или роль князя Меттерниха.
Фрейд думал, что это продиктовано нарциссизмом, переговорив с каким-то количеством пациентов, живших при нем. Через несколько лет, видимо, переговорив со многими, кто помнил 1907 год, Фрейд сделал очередное открытие. Полезно вспомнить, что фантазию о гибели мира Фрейд выделял наряду с бредом величия при той стадии нарциссизма, которая не компенсирована перенесением я-либидо на объект. Эту идею, что мир умер, и смотреть там больше не на что, как итог превращения ландшафтов сновидений из натурного в театральное пространство, можно применить и к состоянию Пауэлла в 50-е годы. Ее противоположностью и способом излечения было «состояние влюбленности, которое рисуется как отказ от собственной личности вследствие привязанности к объекту», которое Фрейд называл «высшей фазой развития объект-либидо».
мир умер
и смотреть там не на что
шел пятый год моего сидения над книгой
Предвижу еще один вариант развития событий, пока остающийся незаметным на заднем плане. Оппозиция, поняв, что самой ей не светит разобраться с теми силами, попытается убедить власть, что оппозицией являются силы, которые ей мешают, и власть, ослепленная этой идеей и уже не знающая, кто за кого, выкосит РОВНО тех людей, кто ее поддерживает. Думаю, человека по фамилии Дарахвелидзе, родившегося в городе Волгодонске (какая закрутка) и пишущего о британских режиссерах прозападнического толка, можно очень легко представить обвинить в антироссийской пропаганде. На самом деле я поражаюсь, почему это до сих пор не было сделано: видимо, те, кто готов ради спасения своей репутации пойти на любое закрытие того знания, которое даже принесет пользу и славу этой стране, еще не отдают себе отчет, что после второго тома станет понятно, кто на самом деле занимается антироссийской деятельностью под прикрытием.
Еще одна довольно дерьмовая перспектива заключается в том, что все, чьи убеждения совпадут с политическим курсом в стране, после декабря 2011 попали в две возможные линии развития событий: при одном варианте их придавят, при другом они не смогут быть свободными от ассоциаций с конформизмом. Если, к примеру, пока я дойду до пятого тома, где начинается «Боже, царя храни», все это совпадет с политической обстановкой, представляю, как это будет выглядеть. Кстати, забавно, что сегодня эту позицию занимают многие, кого можно назвать западниками в том, как их детство и юность были заняты идеями проамериканского толка, тогда как славянофилами называют себя те, кто занимается уничтожением России.
Шутки про poo и вообще — их концентрация на теме анального прохода, ставшие нормой для британского юмора, — это Англия рассматривает свой анальный тип характера как новую игрушку или конечность.
Если у мужчин, не имеющих возможности создавать что-либо целыми днями, такое же состояние, должно быть распространенным желание, чтобы футбол никогда не кончался. Полагаю, весь смысл эмансипации мужчины в том, чтобы освободить мужской пол в какую-то форму творчества, которая будет нужна к тому времени, как телевизор и Интернет перестанут удовлетворять потребность мужского глаза к созидательным отношениям с видимым миром, возрастающую вместе с давлением материальности. В этом история кино, с ее бескрайними лакунами, так щедро оставленными нам ХХ веком, отличное место to die in. В связи с этим мне вспоминается вопрос Скорсезе — Ван Гога: «Почему вы не рисуете?».
Современное общество не просто загоняет мужчину в жалкое бабье существование, но еще убеждает его всеми силами, что в этом проявляется подлинно мужское начало. И уже ясно, что общество, в котором мужчине будут говорить, что мужчина, не достигший величия, — это позорник, скорее всего, построит женщина. Она начинает презирать его за то, что он забыл, кто он, поддавшись на ее привычку убеждать его в чем-то другом. А он сидит и втыкает: как это — он же обустроил мир так, как она хотела, а она еще будет его за это презирать? Surprise, you fucking moron. Это вы сейчас тут сидите, рассуждаете, казнить нельзя помиловать, а женщина-диктатор не церемонится, всем раздаст. Поразительно, что в современной культуре образы грядущего расставлены, а все сидят, уши развесив, и не понимают, кто такая Лисбет Саландер. А кино — это интересные истории из жизни людей.
Я очень хорошо умею ухватывать зерно фильма, и принцип, что лежит в его основе, потому что у меня всегда при себе связка «ключей», которые срабатывают автоматически в голове. То, что я делаю, так интересно, что мне немного стыдно за бестактность, потому что все видели эти фильмы, и могут подумать, что моей целью является возвыситься над другими. В этой ситуации есть нечто неправильное; истина или то, что представляет какой-то ее отблеск, имеет отношение к ней, не должно попадать в контекст «А я, я тоже», из-за того, что пространство знания замусорено гордыней, точно так же, как человек не должен желать, как он желает сейчас, чтобы не появилось других людей, которые знали бы о кино больше; естественно для человека — желать, чтобы было больше людей, каждое слово которых хотелось бы слушать и внимать. Я знаю только одного такого человека, кроме себя. У меня накопилось таких отрывков, где я в двух-трех предложениях делаю это с новыми фильмами этого года, что, собственно, больше не о чем говорить, единственное, что я могу, это делать в сторону, откладывая до лучших времен.
Когда «Фильм социализм» в 2011 году выпущен в России на DVD, на передней обложке было написано «Последний фильм Годара, отказавшегося от премии Оскар за вклад в кинематограф!», а на задней: «Брак изображения и звука являются авторской задумкой!».
1-я симфония Терренса Малика, 2-я симфония Терренса Малика
цель, щель, канитель, Сен-Мишель, карусель, мель, постель
Хорошие времена настанут. Ну как — «хорошие»: никто не говорит, что отчаяние и ужас не будут нарастать; речь идет только о спасении. В принципе, ведь уже сейчас есть мнение, что любые времена лучше, чем сейчас, можно будет назвать «хорошими».
Положительное значение массового зрителя в том, что ему нет дела до прежней иерархии режиссеров, а это значит, что убедить следующего человека после массового будет легче, чем того, в ком она укоренилась. Вообще нужно понимать, что и сейчас мы движемся к миру, где не будет Кустурицы, Альмодовара, фон Трира, а вся мелюзга, которая вылезла на волне интереса к гребаному
