Томас понял, что это не шутка. Сэм поставила на кон свою карьеру.
Тем не менее, когда они выехали на его подъездную дорожку и она предложила взять детей у Миа, Томас согласился. Влекомый каким-то шестым соседским чувством, Миа встретил их в дверях. Чувствуя, что ему не хватает дыхания, Томас представил ему Сэм.
— Привет, — сказал Миа с восхитительной сдержанностью. Обычно он расцвечивал свою речь тонкими намеками. — Долго ехали?
— О да, — ответила Сэм.
— Профессор вам, наверно, все уши прожужжал? Забил голову всякой чушью, от которой мурашки по коже.
Сэм ослепительно улыбнулась в свете висящей под потолком лампы:
— Оу-у-у-у, да!
Они забрали детей, и теперь те, развалившись в пижамках на диване, упивались очередным мультиком. Томас сгреб Фрэнки в охапку и вручил его Сэм. Хотя она смотрелась замечательно с Фрэнки на руках, Томас понял, что дети — точно такая же обязанность, Сэм, как работа. Ни разу во время их разговоров Сэм не обмолвилась о материнстве, и стоило Томасу только упомянуть об этом, как она уводила беседу в сторону.
Ни к чему это было.
Повозившись с детьми, обменявшись с ними несколькими прочувствованными — это уж чересчур — взглядами, Сэм попросила у него чашку кофе.
— До Нью-Йорка еще так далеко, — объяснила она.
Проклиная и поздравляя себя, Томас оставил Сэм копошиться на диване в гостиной. Налив воды в чайник, он удивленно услышал, что в телевизоре сменили пластинку: монотонно бубнивший голос ведущего обсуждал проблему Насдака.[33]Голос умолк, и Томас, роясь в буфете в поисках растворимого кофе без кофеина, услышал смех Сэм.
— Отчего такое веселье? — крикнул он, вдруг ощутив, что они с Норой снова вместе. И это «вдруг» показалось приятным.
— Фильм на порноканале, — донеслось в ответ, — называется «Оружие поражения зада-четырнадцать».
Томас рассмеялся и нашел кофе.
— В главной роли агент Джерард?
— Тогда бы это называлось «Разрушительный зад», — с напускной серьезностью сказала Сэм. — Ваш код?
Приготавливая кофе, Томас прокричал цифру за цифрой. Сердце заколотилось у него в груди, он вспомнил Маккензи и его прощальный загадочный взгляд. Чуткий старый засранец, надо отдать ему должное.
Когда Томас принес кофе, Сэм, свернувшись на диване, переключала каналы, большинство из которых транслировали глубокое проникновение со всеми вытекающими.
— Черт-те что показывают, — пожаловалась Сэм.
— Старомодная барышня, — сказал Томас, весь напрягшись. Он был почти уверен, что после такого дня должно что-то случиться. — Ты знаешь, что порнография фактически началась в двадцатые годы? Коротенькие фильмы, но платили хорошо, так что дело пошло. По-моему, они называли это тогда как-то иначе.
Сэм взволнованно рассмеялась и поджала ноги.
— Когда мне было четырнадцать, мы с дружком таскали у моего отца порнуху. Очень были скромные съемки, а то тут все трахаются до изнеможения.
Томас улыбнулся, сердце бешено билось у него в груди. Сцена закончилась рисованной заставкой.
— А в Интернете? — спросил он.
Дрожь пробрала его при мысли о том, сколько всякой грязной стряпни скопилось у него на компьютере, когда ему было четырнадцать.
— Жалкое зрелище, — сказала она, сморщив нос, опустила ноги на пол и, скептически нахмурившись, посмотрела на экран. — Теперь в этом не больше секса, чем когда фаршируешь индейку.
— Да, зато теперь они показывают нашлепки. Очень сексуально.
— Нашлепки?
— Да, там, где задница переходит в… — Томас помолчал, судорожно сглотнул и сказал: — Проще было бы показать на тебе.
Колени Сэм чуть раздвинулись.
— Покажи, — сказала она, голос ее звучал хрипло, глаза сияли, и во взгляде читалось: «Господи-боже-что-же-это-я-делаю?»
Томас отодвинул кофейный столик и опустился перед ней на колени.
Негромкое «трахни-меня-трахни-меня-трахни-меня» заполонило гостиную.
Он положил ладони ей на колени. Сэм вздохнула. Раздвинув ее ноги, Томас медленно стал продвигать руки ей под юбку: большие пальцы скользнули по коленям и дальше, по голой коже, во впадинку между ляжек.
— Вот, — прошептал он, уткнувшись пальцами в ее трусики. — Самая сексуальная часть женского тела.
У нее сделался какой-то пьяный, игривый и до ужаса напуганный вид. Она заерзала, словно терлась «губами» о его пальцы.
— Ты каждый день учишься чему-то новому, — задыхаясь, произнесла она, голос ее дрожал.
Томас просунул пальцы в ее трусики, медленно потянул вниз.
«Что же это творится…»
Он мельком взглянул на экран телевизора. Другая сцена. Могучего сложения мужчина в сутане расстегивал блузку вдовы, лицо которой было скрыто вуалью. Ярко-красные губы под черным кружевом поджались, выдавая сексуальное томление. Ее груди поражали своей белизной на фоне черного шелка, соски были розовыми, как у отроковицы.
— Все играют в секс-шарады? — спросил Томас, скорее шутливо, чем с надеждой. Его лицо пылало.
— Ты хочешь сказать — перепихнуться по-быстрому? — ответила Сэм, ложась рядом с ним на ковер. — В шестнадцать мы это уже проходили. Все парни по соседству были просто помешаны на порнухе…
Рассмеявшись, Томас обвил ее руками, может, чуть сильнее, чем собирался. Он порвал блузку у нее на груди, чтобы не отставать от священника. Сэм то хихикала, то стонала, когда Томас слишком уж опережал происходившее на экране, а он почувствовал, что ему становится все легче и легче. Когда речь заходила о ее настроении или о том, что она проголодалась, Сэм была сама искренность, вот и сейчас она держалась совершенно непринужденно.
Они словно играли.
Наконец священник, широко раздвинув длинные бледные ноги вдовы, водрузил ее на свою конторку, а Томас глубоко вошел в агента Логан. Это было подобно погружению во влажную молнию. Она была само совершенство.
— М-м-м, господи, — простонала Сэм.
— А теперь трахните меня, святой отец, — задыхалась вдова под черной вуалью. — Трахните меня…
Томас никак не мог решиться. Он дрожал всем телом.
— Уже столько времени прошло, — сказал он.
— А как же все эти твои бесстыжие студентки? — пробормотала Сэм.
— Им не нравилось мое отношение к контролю над рождаемостью.
— И какое же это отношение?
— Слишком совестливое.
Сэм провела пальцем по его щеке, словно изображая скатившуюся слезу.
— Конец света, профессор. Совестливое отношение нынче не в моде…