налило, а у мужика на горах обломный хлеб уродился. Осталось у мужика ещё больше лишнего хлеба. И не знает мужик, что с ним делать.
И научил работник мужика затереть хлеб и вино курить. Накурил мужик вина, стал сам пить и других поить. Пришёл чертёнок к набольшему и стал хвалиться, что заслужил краюшку. Пошёл набольший посмотреть.
Пришёл к мужику, видит – созвал мужик богачей, вином их угощает. Подносит хозяйка вино гостям. Только стала обходить, зацепилась за стол, пролила стакан. Рассердился мужик, разбранил жену.
– Ишь, – говорит, – чёртова дура! разве это помои, что ты, косолапая, такое добро наземь льёшь?
Толканул чертёнок набольшего локтем: «Примечай, – говорит, – как он теперь не пожалеет краюшки».
Разбранил хозяин жену, стал сам подносить. Приходит с работы бедный мужик, незваный; поздоровался, присел, видит – люди вино пьют; захотелось и ему с устали винца выпить. Сидел-сидел, глотал-глотал слюни, – не поднёс ему хозяин; только про себя пробормотал: «Разве на всех вас вина напасёшься!»
Понравилось и это набольшему чёрту. А чертёнок хвалится: «Погоди, то ли ещё будет».
Выпили богатые мужики, выпил и хозяин. Стали они все друг к дружке подольщаться, друг дружку хвалить и масленые облыжные речи говорить.
Послушал, послушал набольший, – похвалил и за это. «Коли, – говорит, – от этого питья так лисить будут да друг дружку обманывать, они у нас все в руках будут». – «Погоди, – говорит чертёнок, – что дальше будет; дай они по другому стаканчику выпьют. Теперь они, как лисицы, друг перед дружкой хвостами виляют, друг дружку обмануть хотят, а погляди, сейчас как волки злые сделаются».
Выпили мужики по другому стаканчику, стала у них речь погромче и погрубее. Вместо масленых речей стали они ругаться, стали друг на дружку обозляться, сцепились драться, исколупали друг дружке носы. Ввязался в драку и хозяин, избили и его.
Поглядел набольший, и понравилось ему и это.
– Это, – говорит, – хорошо.
А чертёнок говорит: «Погоди, то ли ещё будет! Дай они выпьют по третьему. Теперь они как волки остервенились, а дай срок, по третьему выпьют, сейчас как свиньи сделаются».
Выпили мужики по третьему. Рассолодели совсем. Бормочут, кричат сами не знают что и друг дружку не слушают. Пошли расходиться – кто порознь, кто по двое, кто по трое, – повалялись все по улицам. Вышел провожать гостей хозяин, упал носом в лужу, измазался весь, лежит как боров, хрюкает.
Ещё пуще понравилось это набольшему.
«Ну, – говорит, – хорошо питьё ты выдумал, заслужил краюшку. Скажи ж ты мне, – говорит, – как ты это питьё сделал? Не иначе ты сделал, как напустил туда сперва лисьей крови: от неё-то мужик хитрый, как лисица, сделался. А потом – волчьей крови: от неё-то он обозлился, как волк. А под конец подпустил ты, видно, свиной крови: от неё-то он свиньёй стал».
– Нет, – говорит чертёнок, – я не так сделал. Я ему всего только и сделал, что хлеба лишнего зародил. Она, эта кровь звериная, всегда в нём живёт, да ей ходу нет, когда хлеба с нужду рожается. Тогда: он и последней краюшки не жалел, а как стали лишки от хлеба оставаться, стал он придумывать, как бы себя потешить. И научил я его потехе – вино пить. А как стал он божий дар в вино курить для своей потехи, поднялась в нём и лисья, и волчья, и свиная кровь. Теперь только бы вино пил, всегда зверем будет.
Похвалил набольший чертёнка, простил его за краюшку хлеба и у себя в старших поставил.
Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семёне-воине и Тарасе-брюхане, и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трёх чертенятах
I
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый мужик. И было у богатого мужика три сына: Семён-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак, и дочь Маланья-векоуха, немая. Пошёл Семён-воин на войну, царю служить, Тарас-брюхан пошёл в город к купцу, торговать, а Иван-дурак с девкою остался дома работать, горб наживать. Выслужил себе Семён-воин чин большой и вотчину и женился на барской дочери. Жалованье большое было и вотчина большая, а всё концы с концами не сводил: что муж соберёт, всё жена-барыня рукавом растрясёт; всё денег нет. И приехал Семён-воин в вотчину доходы собирать. Приказчик ему и говорит:
– Не с чего взять; нет у нас ни скотины, ни снасти, ни лошади, ни коровы, ни сохи, ни бороны; надо всего завести – тогда доходы будут.
И пошёл Семён-воин к отцу:
– Ты, – говорит, – батюшка, богат, а мне ничего не дал. Отдели мне третью часть, я в свою вотчину переведу.
Старик и говорит:
– Ты мне в дом ничего не подавал, за что тебе третью часть давать? Ивану с девкой обидно будет.
А Семён говорит:
– Да ведь он дурак, а она векоуха немая; чего им надо?
Старик и говорит:
– Как Иван скажет.
А Иван говорит:
– Ну что ж, пускай берёт.
Взял Семён-воин часть из дома, перевёл в свою вотчину, опять уехал к царю служить.
Нажил и Тарас-брюхан денег много – женился на купчихе, да всё ему мало было, приехал к отцу и говорит:
– Отдели мне мою часть.
Не хотел старик и Тарасу давать часть.
– Ты, – говорит, – нам ничего не подавал, а что в доме есть, то Иван нажил. Тоже и его с девкой обидеть нельзя.
А Тарас говорит:
– На что ему, он дурак; жениться ему нельзя, никто не пойдёт, а девке немой тоже ничего не нужно. Давай, – говорит, – Иван, мне хлеба половинную часть; я снасти брать не буду, а из скотины только жеребца сивого возьму, – тебе он пахать не годится.
Засмеялся Иван.
– Ну что ж, – говорит, – я пойду обротаю.
Отдали и Тарасу часть. Увёз Тарас хлеб в город, увёл жеребца сивого, и остался Иван с одной кобылой старой по-прежнему крестьянствовать – отца с матерью кормить.
II
Досадно стало старому дьяволу, что не поссорились в дележе братья, а разошлись по любови. И кликнул он трёх чертенят.
– Вот видите, – говорит, – три брата живут: Семён-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак. Надо бы им всем перессориться, а они мирно живут: друг с дружкой хлеб-соль водят. Дурак мне все дела испортил. Подите вы втроём, возьмитесь за троих и смутите их так, чтобы они друг дружке глаза повыдрали. Можете ли это сделать?
– Можем, – говорят.
– Как же вы делать будете?
– А так, – говорят, – сделаем: разорим их сперва, чтоб им жрать нечего было, а потом собьём в одну кучу, они и передерутся.
– Ну, ладно, – говорит, – я вижу – вы дело знаете; ступайте и ко мне не ворочайтесь, пока всех троих не смутите,
