в Оз. Это долгий путь, но по дороге много островов".
"Ты умеешь плавать?"
"Мой отец учил меня, когда я была маленькой".
Он улыбнулся: "Мой тоже. Мы можем это сделать".
Ее глаза на мгновение затуманились страхом, и она нахмурилась: "Они поймут, что произошло, рано или поздно, и придут за нами. Но найти нас будет гораздо труднее".
"Думаю, да".
"Мы должны держаться как можно дальше от самолетов и такси. Это станет очень заманчиво".
"Согласен".
"Как у тебя с кулаками? Ты один из тех несокрушимых квотербеков? Ты хороший и большой".
Он засмеялся и покачал головой: "Нет, боюсь, что все свои бои я веду мозгами".
"Ну, неважно, если появятся китайцы, ты сможешь заговорить их до смерти, пока я буду бить их по голеням".
Он попытался улыбнуться, но не смог, и стал тыкать вилкой в рис: "Это ведь по-настоящему, не так ли?"
"Конечно, да". Она могла сказать ему, что, конечно же, он должен закончить свой ужин: "Именно поэтому мы должны сосредоточиться на решениях и не зацикливаться на проблеме". Он странно посмотрел на нее, и она улыбнулась ему как Мэри Поппинс: "Строгая верхняя губа и все такое".
Хоффстаддер еще некоторое время ковырялся в еде, затем улыбнулся и протянул руку через стол: "Джей Хоффстаддер".
Она взяла его руку и пожала ее.
"Мэрион Джеймс, снова, все еще".
Некоторое время они ели молча, он делал небольшие укусы, а она честно поглощала еду. Через некоторое время она помахала ему вилкой: "Ты должен спросить себя, когда ты сможешь снова ужинать с красивой блондинкой на пляже на острове Южного моря? Carpe diem, Джей. Или, скорее, карпе курица с орехами кешью, карпе креветки и карпе винум".
"Ты права."
Она покачала головой с набитым ртом и сказала: "Ничего не изменилось, кроме того, что теперь мы знаем".
"Да, пока мы притворялись, я мог делать вид, что этого не было. Теперь это вернуло меня к этому. Это снова сделало его как бы реальным".
Она усмехнулась: "Значит ли это, что теперь ты хочешь свою собственную комнату и перестанешь держать меня за руку?"
"Я женат, Марион. У меня двое детей. Я чувствую себя как бы на каблуках, но это действительно было похоже на другую жизнь, другую реальность."
"Я не хочу знать. У нас и без этого хватает забот, не впутывая в них такие вещи". Она подождала мгновение, уставившись на креветку: "Лично я чувствую потребность в ком-то большом и сильном, за кого я могла бы держаться — метафорически и фактически физически. Если ты больше не он, то мне придется купить плюшевого мишку на рынке".
"Ты замечательная", — сказал он.
Она издала тихий смешок и приложила пальцы к губам: "Извините меня. Спасибо."
"Мне принести чек?"
Она покачала головой: "Я намерена прожить следующие несколько дней так, как будто они мои последние. Вполне возможно, что так оно и есть. Поэтому я собираюсь выпить большой коктейль "Бейлиз" со льдом, а тебе я настоятельно рекомендую взять лучший виски, который у них есть".
Час спустя они прогуливались по многолюдной Хай-стрит, все еще оживленной, со всеми домами и магазинами, все еще открытыми для толпы, с ее рукой, переплетенной с его рукой. Далеко на севере в небе ритмично перемигивался красный огонек, который становился все ярче.
Они поднялись по лестнице в спальню, вошли внутрь, заперли дверь старомодным ключом, и Марион села на кровать.
"Паром отходит завтра в семь тридцать утра. Мы должны быть на ногах и позавтракать к шести".
Он кивнул: "Понятно. Ты купила зубные щетки и пасту?"
"В корзине. Не знаю, как у тебя, а у меня спина горит". Они уставились друг на друга, он в дверях ванной, она все еще сидела на кровати: "Наверное, неплохо было бы намазать еще крема", — добавила она.
"Марион, я не обманщик. Я люблю…"
"Не надо!" Она покачала головой: "Это другая жизнь. Это другая, параллельная реальность". Ее лицо сжалось от боли, а на глаза навернулись слезы: "Ты не обязан, если не хочешь".
Он не двигался, не отвечал некоторое время. Затем он тихо сказал: "Но я хочу".
И пока они прижимались друг к другу, никто из них не слышал рева двигателя над ними.
Глава Восемнадцатая
Он храпел, и некоторое время это мешало ей заснуть. Но она не возражала, потому что ощущение, что ее держат, было таким приятным и желанным, и в конце концов она погрузилась в беспокойный полумирок сексуального удовольствия и спокойного удовлетворения, с одной стороны, и страха и неуверенности — с другой: сны о тепле и поцелуях, которые со временем превратились в кошмары насилия и жестокости.
Она внезапно проснулась. Через открытое окно в комнату проникал лунный свет, отбрасывая серебристо-голубые отблески на пол и стены, разгоняя черные тени по углам. Она села, взяла пластиковую бутылку с водой и отпила из нее, наблюдая за искрящейся дорожкой света, проложенной по неподвижной воде.
Она обратила внимание на шум только тогда, когда услышала его во второй раз. Тогда она резко посмотрела на ручку двери в спальню и почувствовала горячий толчок ужаса, когда увидела, что та поворачивается.
* * *
Мы летели молча, держась низко, чтобы избежать радаров и авиадиспетчеров, и через полтора часа Галлин указала на скопление огней впереди и сказала: "Вот оно, это Матног".
"Возможно, это глупый вопрос, но разве ты не должна уже разговаривать с диспетчерской вышкой?"
Она опустила уголки рта, покачала головой, а затем пожала плечами: "Неа", — сказала она, — "это не такой аэродром".
Я кивнул, как будто то, что она сказала, было как-то нормально: "Точно, не такой аэродром".
Мы шли низко над верхушками деревьев, и под нами начали мелькать крыши домов. Я видел дороги, машины и овальные зияющие лица, смотрящие на нас. Я помню, что подумал: "О, Боже", или, возможно, я сказал это, когда до меня дошло, что она собирается посадить Cessna на Матног, филиппинскую версию деревенской зелени: примерно треугольный участок общественного парка, около трехсот ярдов в поперечнике в самой широкой точке и около четырехсот ярдов в длину, со всех сторон окаймленный домами и коттеджами.
Мы проскочили над последним рядом крыш, и я услышал, как я сказал: "Ты сошла с ума!".
Мы упали на траву и подпрыгнули, пролетели несколько ярдов и снова упали на землю. Сработали тормоза, и я почувствовал, как меня бросило вперед, когда мы покатились по неровной травянистой поверхности парка. Мы затормозили, двигатель перешел на холостой ход,
