враг? Сами знаете, что нашего брата губит: водка да бабы.
— Это мы уже слыхали.
Долго молчавший Филенко вмешался:
— Вам, бывший гражданин капитан, так говорить негоже. Если нарушили закон, то отвечать по закону.
— Чудак! Да твой закон как веревка. Можно приподнять и подлезть под нее. Можно прижать к земле и аккуратно перешагнуть. Отпустите, братцы. Честное слово, я сам вернусь в свою часть, даже досрочно. А в свое оправдание что-нибудь придумаю. Скажу, что жена заболела и справку из сельсовета представлю…
— Хватит, Цветков, пошли! — решительно пресек я его рассуждения, и мы двинулись к вагону. Поезд все стоял, перспективы на его движение стремительно убывали, и тогда я принял решение, возможно, не до конца продуманное:
— Пойдем дальше пешком, иначе здесь можем застрять надолго.
— Это еще с какой стати? — вдруг раскипятился Цветков. — Я не обязан таскаться за вами. Задержали, так и везите.
— Вытурю силком! — хладнокровно возразил Филенко.
Очевидно Цветков уже успел понять, что ефрейтор не шутит, и без всяких пререканий стал собирать свой рюкзак.
Несколько, километров мы шли по шпалам. Наконец увидели мост, один из пролетов которого лежал внизу, возле крохотной речки, а саперы из восстановительной бригады только начали крепить тросы. По временному настилу мы перебрались на другой берег и отправились дальше.
Я достал карту: вот железная дорога, вот речушка, вот и мост. Дальше, по обе стороны от полотна, белая, сохранившая еще кое-где снег, с рыжими проталинками, размокшая степь. Боязно сойти с насыпи и ступить в бесконечную до горизонта и за горизонт грязь. Я избираю новое направление через степь. Это было моей очередной ошибкой.
Определяю направление нашего движения по компасу и решительно спускаюсь с насыпи. Каждый шаг — маленькая тактическая задача: куда ступить. С тем, что наши сапоги из черных стали светло-коричневыми, я уже примирился. Земля судорожно цепляется за них и неохотно отпускает. Только бы грязь не потекла за голенища!
Наконец добираемся до лесосмуги — так здесь называют лесополосы, препятствия для снежных заносов. Здесь грунт потверже и идти куда легче. Спасибо тебе, лесная полоса.
Мы идем меж голых стволов. Галдят откуда-то слетевшиеся воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами. И откуда апрельский ветер принес теплые запахи — никто знать не знает.
Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет, неторопливо поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то мотивчик. Время от времени останавливается, прислоняется к дереву.
— Вы что? — спрашиваю я.
— Подустал малость.
В полдень натыкаемся на заброшенную ферму.
— Столько сена напасли, а жевать некому, — сокрушается невесть откуда появившаяся старушенция, видно, бригадирша. — Скот угнали от немца.
Нашему внезапному появлению она не удивляется и вопросов не задает. Делаем остановку, чтобы отдохнуть и перекусить. Из своих запасов уделяем пару бутербродов с колбасой и ей. Старуха смотрит на колбасу, как на чудо.
Цветков примостился чуть поодаль и смачно жует курицу с пирожком, запивая все еще не иссякшей жидкостью из термоса, похоже компотом.
Закончив с нехитрой едой, поднимаемся. Цветков продолжает сидеть.
— Мне некуда спешить, — говорит. — Разве что в трибунал?
Должен сказать, что вести Цветкова, держа его на прицеле, удовольствие не из приятных. Поэтому Филенко связывает ему руки.
Цветков не дается и решительно заявляет:
— Со связанными руками не сделаю и шага.
Приходится уступить.
Дорога больше похожа на тропу. Все больше углубляемся в лес. Впереди Филенко, за ним на некотором отдалении Цветков и замыкающим я. Дорога упирается в лужу, Филенко ее обходит, Цветков шагает напрямик, с размаху наступая по воде. Брызги летят на мою шинель. Невольно замедляю шаг, хочу сделать ему замечание…
И вдруг Цветков, рванувшись в сторону, бежит. Между берез мелькает его рюкзак.
Я бросаюсь следом, слыша как за мной тяжело топает Филенко.
Выстрелить в воздух? А если не остановится? Стрелять прицельно? Что тогда делать с ним, раненым?
Внезапно Цветков прыгает в сторону, хватает суковатую палку и бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко.
Наваливаемся на него и вновь связываем ему руки. Теперь не побегает.
Однако Цветков, как ни в чем не бывало, опять заявляет:
— Пока рук не развяжете, никуда не пойду!
Что делать? Ведь в учебнике уголовного права о таких экстремальных ситуациях ничего не сказано.
Положение спасает Филенко, который ни в какие юридические дебри никогда не влезал. Он бесцеремонно хватает Цветкова за шиворот и тянет за собой. Тот упирается, заваливается на землю, чертит по ней каблуками, но Филенко непреклонен, продолжает тянуть его за собой.
И мне остается только прийти ему на помощь. Берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он по-прежнему упирается, пытаясь вырваться, нелепо перебирает ногами, но, когда выходим на дорогу, хмуро бурчит:
— Пустите, сам пойду.
Как оказалось, на этом наши злоключения не закончились. Догоняя Цветкова, мы сбились с пути и вышли на другую дорогу.
Впрочем это обстоятельство первоначально меня встревожило мало. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, обязательно куда-нибудь да выведет.
Увы… Дорога тощала на глазах, расслаивалась на какие-то сомнительные тропинки и в конце концов уперлась в болото.
Висит над лесом сумрак. Сеет легкий дождичек. Вернуться бы на ферму, да только где она…
Усталые и злые бродим между деревьев. Наконец находим большое дупло, куда прячем свои пожитки.
— Разводить костер? — спрашивает Филенко.
Я киваю.
Филенко времени не теряет, наламывает сухих прошлогодних веток, собирает кучу рыжих листьев, пускает в ход кресало.
Затылком чувствую взгляд Цветкова. Он действительно смотрит на меня и, что самое главное, без всякой ненависти. Снисходительный, чуть презрительный взгляд человека, абсолютно уверенного в себе.
Темнота накрывает нас как-то сразу, и снова Цветков спит, завернувшись в свою шинель, всю ночь, а мы с Филенко — по очереди. Моя очередь вторая.
Будит меня какой-то не то звук, не то шум. Прислушиваюсь. Это не шум, это смех. Немного хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?
— Чудак ты солдат, — говорит Цветков, — о любви я заговорил так, для оправдания. Стал бы я из-за какой-то деревенской бабы рисковать собой. Надо иметь голову на плечах, а не кочан капусты. Похож я на такого дурня?
— Да нет, не похож, — соглашается Филенко.
Я лежу, не шевелясь, на своей сыроватой шинели. С чего начался этот разговор и куда пойдет?
— Вот ты воюешь, — вкрадчиво произносит Цветков, — что велят, то и делаешь. А ты подумал разок, какой толк? За что воюешь?
— За советскую власть, — отвечает Филенко.
— А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая?! Партийный,
