Глава 21Сложно ненавидеть, когда едва не теряешь любимого человека. Я не смогла, несмотря на всю боль, которую он причинил мне. И сейчас я смотрю на мужчину, что растянулся на кровати, и не могу поверить, что он жив и почти здоров. Он уже не выглядит таким бледным, каким был вчера, да и в сознании полностью, умудряется даже перечить на каждом шагу.
Я не могу остаться, но и найти в себе силы уйти тоже не могу. Лучше бы он был здоров, когда я приехала за вещами, лучше бы его вообще не было дома. Но нет, первое, что я увидела, зайдя в спальню: это мечущегося по кровати и кричащего от боли Ворошилова. И просто не смогла, не смогла его бросить.
Вот и сейчас, рассматривая измученного болезнью мужчину, у меня ноги не идут на выход. Но он причинил столько боли, что и забыть её я не могу. Не могу, потому что проревела всю оставшуюся ночь и утро напролет.
— Василиса… — поднимаю глаза на мужчину, что сидит на краю кровати. — Я прошу тебя.
— Не надо, — каждый раз, закрывая глаза, я вижу его в VIP-комнате клуба, полураздетым на смятой кровати. — Не надо просить о том, что не можешь обещать.
— Я не могу отпустить тебя.
— Но лишь до очередного раза? Потом снова будут оскорбления и мелочная месть.
— Тебе ведь было больно? — его взгляд становится таким цепким, что я просто не могу отвернуться.
— Да.
— Вот и мне больно от твоего выбора, — он, опираясь на спинку кровати, вновь поднимается на ноги. Сейчас в одном лишь полотенце на бедрах он мог бы выглядеть как Аполлон, если бы ни ужасные синяки от сломанных ребер.
— Я лишь просила один раз, Саша, всего один, чтобы я могла освободиться и быть с тобой.
— Я не могу видеть тебя с другими. Как ты не поймешь, что я с ума схожу от ревности? — он оказывается рядом, опуская руки мне на плечи.
— А как ты не понимаешь, что я не могу быть ещё кому-то обязанной?
— Василиса, разве ты не понимаешь, что за такие деньги никто не отстанет от тебя после одного раза?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Лишь то, что ты всё равно осталась должна, но теперь этому хмырю, и должна не деньги, а своё тело.
— Почему тебе это так важно?
— Да потому, что я люблю тебя, — он отворачивается, пряча от меня свои глаза.
— Что? — мой голос садится, а в горле появляется ком.
— Что слышала, — он ещё и отходит, возвращаясь к кровати, и опускается на подушки, прикрывая рукой лицо.
— Нет, будь любезен повторить, что ты только что сказал.
— Зачем? Для тебя это ничего не значит и не значило, — его равнодушный тон просто взрывает мою нервную систему, и, чтобы не наброситься на него с кулаками, помня о болезни и сломанных ребрах, я лишь цежу сквозь сжатые зубы:
— Ты не имеешь никакого морального права судить меня, Мамба. Тем более решать, что для меня имеет значение, а что нет.
— А ты потеряла моральное право что-либо требовать от меня.
— Вижу, что ты окончательно пришел в себя, — мои глаза снова начинает щипать от слез обиды. — Так что я могу с чистой совестью уехать отсюда.
— С чистой совестью?! — он так резко садится, что морщится от боли. — Разве у шлюх она бывает чистой? Да и вообще, бывает ли у них совесть?
— Намного больше, чем у некоторых лицемерных мужчин.
Прихватив свою куртку, я открываю дверь и начинаю спускаться по ступеням. Вот снова — и так будет всю жизнь с ним, чуть что, сразу напоминание о моём прошлом. Даже если я стану толстеющей домохозяйкой с кучей детей на коленях, руках и шее, он будет припоминать мне моё прошлое.
— Вася, подожди! — оборачиваюсь внизу лестницы и вижу мужчину, который держится за дверной проем наверху. — Я не то хотел сказать.
— Именно это ты и хотел сказать, Ворошилов. Но я избавлю тебя от своего “грязного” общества.
— Лисёнок, подожди, — он начинает спускаться, а я же натягиваю уже сапоги, сидя на пуфике возле дверей. — Прости меня, милая, — он оказывается рядом и поднимает меня, сжав в объятиях. — Я правда не хотел делать тебе больно, просто не могу контролировать свои эмоции, когда дело касается твоего заработка. Не уходи, пожалуйста, милая!
— Извини, но я не могу так, — вырываюсь из его объятий и на всякий случай делаю ещё один шаг назад. — Всё кончено между нами, Саша. Ты ничего мне не должен, но и я ничего не должна тебе.
— Останься хотя бы сегодня, уже темно на улице, да и небезопасно… — он прерывается, потому что я начинаю истерично смеяться. — Что я смешного сказал?
— Мамба, ты не считаешь, что мне уже поздно бояться темноты?
— Считаешь, что ты много повидала? А знаешь ли ты, что делают с хорошенькими девочками банды моральных уродов?
— Не больше, чем ты знаешь о том, что делают с подростками в наркопритонах, — беру в руки сумку и оборачиваюсь на пороге, словно запоминая его сидящим на пуфике. — И я вызову такси, так что можешь возвращаться в кроватку и спать.
— Ты думаешь, я смогу уснуть, зная, что тебя больше нет рядом?
— Надо было думать об этом до того, как укладывать в свою кровать Анжелику.
— Но у меня ничего…
— Не хочу больше слышать эту жалкую ложь. Доброй ночи, Саша.
И с этими словами я покидаю помещение, словно закрывая за собой не только дверь в его дом, но, кажется, и в нашу прошлую жизнь. В прошлый раз я уехала отсюда, плохо соображая, но теперь, стоя за большими воротами в ожидании желтого такси, я словно прощаюсь с этим местом, прокручивая в голове, сколько здесь было радостных моментов, сколько смеха и страсти.
Моя квартира не напоминает об этом мужчине почти ничем, кроме той единственной ночи, когда он остался ночевать и чуть не придушил меня после своих кошмаров. Но и всё на этом. Минимум обстановки, никаких безделушек девчачьих и спартанский порядок везде. Поэтому брошенная у входа сумка как бельмо на глазу, но я настолько устала, что даже это нарушение порядка меня не волнует. Еле переставляю ноги, добираясь до кровати, чувствуя, что только теперь я понимаю, как устала за эти трое суток. Я почти не спала, испереживалась, ведь как бы мне ни было больно, я люблю этого тупоголового идиота. Стоит моей голове лишь коснуться подушки, как я тут же проваливаюсь в сон без сновидений.
Утро наступает слишком быстро, как и пролетает день до вечера, который хотя бы скрашивается тренировкой в студии. Вечером же у меня уже работа, которую я и так отложила из-за болезни Ворошилова. Татьяна звонила трижды за это время, пока я не сказала, что выйду сегодня. И, лишь услышав об этом, управляющая отстала.
Приезжаю в клуб за два часа до открытия, здесь только охрана и дневная уборщица, которая заканчивает свою работу. Но меня это абсолютно устраивает, поскольку находиться в тесном помещении гримерки вместе с блондинкой нет ни желания, ни настроения, ни сил. Поэтому к моменту, когда появляются первые ночные сотрудники, я почти готова. Остается только дождаться стилиста, чтобы уложить волосы в прическу. И Дима приезжает за полчаса до открытия. Для него это нормально, поскольку мастер своего дела может за двадцать минут обслужить до десяти девушек.
