— Саша! У тебя бред! — прохлада касается моего лица, даря ощущение блаженства, а может быть, я умер, и я тянусь к ней, не желая упускать мгновения. — Господи, надо же было так похерить себя!
Улыбаюсь, слушая, как она ворчит. Пусть. Пусть ворчит, ругается, даже дерется, лишь бы была рядом и жива.
— Ворошилов! Я вызываю скорую! — мне хочется протянуть руки и обнять её, забыть всё, что было раньше, но я не могу даже пальцем пошевелить. Тело налилось свинцовой тяжестью. — Проклятье!
К моему лбу снова прижимается что-то прохладное, и я опять оказываюсь в кошмаре. Всё повторяется снова и снова, я опаздываю, не успеваю спасти и теряю. Это какой-то замкнутый круг, который никак не хочет рваться, пока мне не легчает. Не знаю, в какой момент это происходит, но кошмары отступают, оставляя рядом лишь чувство, что я крепко сжимаю маленькую ладонь девушки.
Дальше для меня начинаются американские горки от облегчения до лихорадки, и снова возможность вынырнуть из бреда. Единственное, что не дает мне сойти с ума и не скулить, как брошенный на улице пес, это её голос. Василиса, словно добрая фея, всегда рядом и держит меня в рамках реальности.
Сегодня я сплю без кошмаров, впервые за долгое время, а просыпаюсь от того, что хочу жрать. Не есть, не кушать, а именно жрать. Такой голод, словно я месяц ничего кроме корки черствого хлеба во рту не держал. Однако встать самостоятельно у меня не получается. Для начала, я обмотан сухой простыней, а поверх неё лежат женская нога и рука. Кошусь в сторону и выдыхаю от облегчения, что мне не приснилась она, так громко, что девушка тут же просыпается.
— Плохо? — её пальцы на автомате касаются моего лба, и она немного хмурит брови, словно пытаясь осознать, что со мной. А я смотрю на неё и боюсь дышать, не то что шевелиться. — Температуры нет больше.
— Вася, — в горле так пересохло, что вместо нормального голоса раздается какой-то сип со свистом.
— Что? — эти огромные глаза цвета грозового неба встречаются со мной. А мне хочется заорать, оттого что я не могу прижать её к себе и не отпускать. — Ты хочешь в туалет?
— Э-э, — мне становится неловко от её прямого вопроса, но тут же понимаю, что именно это меня и разбудило, а позже пришел голод. — Да.
— Сейчас, — и она поднимается с кровати, а я замечаю, что девушка в свитере и в джинсах, а не голая, в отличие от меня. Никакого намека на интим, но тем дороже мне её присутствие здесь. — Давай, только не слишком резко, иначе я не удержу тебя.
— Я не маленький! — отмахиваюсь от её рук, чувствуя внезапную неловкость. Но тут же признаю правоту девушки, когда комната переворачивается вверх ногами.
— А ведешь себя, как маленький, — она снова помогает мне сначала сесть, а позже и встать с кровати. Опираюсь на её плечи, чувствуя, как голова кружится, будто я в стельку пьяный. Но когда мы доходим до туалета, я отпускаю её плечи и сам захожу внутрь, пытаясь закрыть дверь. — Не глупи, Саша, вдруг не удержишь равновесие.
— Удержу, — я всё же выпихиваю девушку наружу и поворачиваюсь к толчку. Но меня по-прежнему шатает, так что одной рукой приходится помогать себе не промазать, а другой я держусь за стену, чувствуя, как всё тело дрожит от напряжения. Меня колбасит так, словно лихорадка продолжается. Однако каким-то образом я умудряюсь даже не испачкать пол и сидушку унитаза. Открываю дверь, чувствуя, как по лицу, шее и груди стекают крупные капли пота.
— Идем обратно, тебе нужно набираться сил, а не шастать по дому.
— Я не слабак, чтоб набираться сил, — несмотря на своё физическое состояние, я упираюсь всё равно. — И уж поссать могу и сам ходить. И вниз пойду, потому что я голодный, как пас*уда!
— Я принесу тебе бульон, — она подводит меня к кровати, но я упираюсь в плечи девушки.
— Что это за еда — бульон? Ничего нет, что ли, посущественнее?
— Другое сейчас и не полезет, а если налупишься, то обязательно потом вырвет. Извини, но меня не прельщает перспектива убираться.
— Да я сам пойду! — но Василиса лишь легонько толкает меня в грудь, и я словно подкошенный валюсь на кровать.
— Ага, я вижу. Жди здесь.
И она оставляет меня в спальне, спускаясь на первый этаж. Я же пытаюсь побороть дикую слабость, чтобы хотя бы не выглядеть такой развалиной, какой себя ощущаю. Через пять минут у меня перестают дрожать руки и ноги, а позже, несмотря на голод, я снова засыпаю. Но в этот раз мой сон некрепкий, и когда Василиса приносит бульон, я просыпаюсь.
— Ты сам, или помочь? — она ставит небольшую миску на прикроватную тумбочку.
— Я же не парализованный, — ворчливо замечаю, хотя представив картину, как Васька кормит меня, я готов облить себе грудь и ноги.
— Ещё бы чуть-чуть, и стал, — она опускает ложку в миску и поднимается, подойдя к окну. — Небезопасно было трахаться с такими травмами.
— Да, — беру бульон и аккуратно начинаю есть. Ни хлеба, ни сухарей, но даже так мне безумно вкусно. — Небезопасно, но я готов был рискнуть.
— И как оно тебе теперь?
— Василиса… — она не оборачивается ко мне, поэтому продолжаю говорить с её спиной. — Лисенок?
— Не называй меня так! — её плечи напрягаются, а мне хочется обнять её и сжать руками так крепко, чтобы взвизгнула. — Это прозвище для тех, кому не всё равно.
— Посмотри на меня, малыш, — я успеваю съесть ещё две ложки бульона, прежде чем вижу её лицо. До этого я был так рад её видеть, а потом мне вообще было не до окружающей обстановки, но теперь я замечаю темные круги под глазами и осунувшееся бледное лицо. Может быть, это лишь моё желание, но, кажется, её глаза блестят от непролитых слез. — Я не спал с ней, Вась.
— Это уже не имеет никакого значения. Между нами всё кончено.
Она скрещивает руки на груди в защитном жесте, но я лишь качаю головой.
— Если всё так, тогда что ты здесь делаешь? — я не улыбаюсь, наоборот, настороженно и внимательно слежу за любыми изменениями в лице и жестах девушки. Поэтому, когда её рука нервно дергается к шее, прижимая пальцы к впадинке между ключицами, понимаю, что Вася избегает открывать мне правду.
— Я приехала забрать свои оставшиеся вещи и нашла тебя в лихорадочном бреду.
— Ну и что? Могла бы вызвать скорую и уехать.
— Не могла, — Василиса опускает руки и отводит взгляд, избегая смотреть мне в лицо. — Я же не бесчувственная сука, какой ты меня считаешь.
— Я никогда… — но быстро осекаюсь, вспоминая, что высказал ей в клубе. — Василиса, я никогда не думал так, как наговорил тебе в тот вечер.
— Это уже не важно. Я рада, что тебе лучше, если хочешь, я ещё сегодня останусь, чтобы помочь тебе, а завтра уеду.
— Василиса… — порываюсь встать, но тут же осознаю, насколько нелепо я выгляжу голышом. — Останься не только до завтра. Пожалуйста.
— Я не могу, — она обхватывает себя руками, словно замерзает, а мне становится холодно от осознания, что я сам всё разрушил между нами.
