Коти Черевика было стопроцентное алиби».
— Простите, вы на фамилии своего мужа?
— Нет, оставила девичью.
«Вот почему Осяк утверждал, что фамилию Черевик слышит впервые».
— Надя, а ваш муж тогда, в августе прошлого года, не расспрашивал вас об Осяках — где и как они живут, что есть в квартире, какая семья, ну и прочее в этом роде? Для меня и это важно. Возможно, вы шли с мужем по улице, увидели Осяка и показали его супругу: вон, мол, зубной врач, который помог вам. Я угадал? Угадал, по вашим глазам вижу.
Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Василий стал рассказывать ей о сынишке: учится он хорошо, к нему перебрался дед, будет за ним присматривать.
— Мне разрешат забрать Котю сюда, в село? — спросила Надя.
— Конечно, разрешат, — ответил Забара. — Но лично я не советую вам делать этого. Хотя бы до окончания сыном второго класса.
— А вы приехали по поводу... старых дел Константина? — Надя настороженно посмотрела на Забару.
— Боюсь, что новые прибавились, — не стал он ее обманывать.
— Значит, я правильно сделала, что осенью уехала от него. Да и вообще... связался с этой Милькой. И черт с ним! Пусть живет как хочет.
— Что еще за Милька? — спросил Василий, сделав вид, что спросил просто так, машинально.
— Вам это тоже важно? — сердито бросила Надя.
Забара ничего не ответил.
— Понятно, — вздохнула Надя. — Она молодая, красивая. О том, что Константин живет с ней, я узнала случайно. Встречались они на квартире одной старушки на улице Богдана Хмельницкого в доме номер тридцать шесть. Там его и увидели мои знакомые. В Одессу Милька приехала из Белгорода-Днестровского. Вот и все, что я знаю...
Василия сразу насторожило то, что отец не вскочил с кровати, когда увидел его, только сел, опустил ноги на пол, улыбнулся. И улыбка вышла какая-то печальная.
— Живы?! — по-байбузовски поздоровался Василий.
— Да живы, живы, — отец продолжал печально улыбаться. — А вы там как же? Что у тебя на работе стряслось?
— На работе? Ничего не стряслось.
— Как же ничего, если с завода ушел. Что, не смог делать канаты?
— Даже отлично делал. За что и наградили меня, — не удержался Василий, чтобы не похвастаться. — Золотую медаль выставки из самой Москвы прислали.
— А медаль в самом деле из чистого золота?
— Не догадался сдать в лабораторию на анализ.
— Не кусайся, сынок. Молодец. Теперь ты у меня прямо сокровище, — отец улыбнулся уже веселее.
— Тоже скажете. «Сокровище»... Для большего сходства с сокровищем меня надо зарыть в землю.
Отец резко пригнулся, застонал.
— Что с вами? — испугался Василий.
— Да ничего особенного. Только то, что я теперь самый добрый человек на всю Байбузовку.
— Вы о чем?
— Операцию мне недавно сделали. Всю желчь вырезали...
Василий осуждающе покачал головой.
— Почему же нам не сообщили?
— Зачем?
— Как — зачем? Мы все приехали бы раньше: я, Нина, Катя, Валерий... Врачей бы...
— Э-э, сынок, если уже пробил мой смертный час, то никто из врачей руки под меня не подложит. Ты лучше скажи, как в милиции оказался.
— Надо было.
— Кому — тебе?
— Нет, другим.
— Тогда все ясно. И все правильно.
Чтобы сбить немного напряжение разговора, Василий спросил:
— Почему вы сказали: «Что у тебя на работе стряслось?»
— Мать вдруг заволновалась, о тебе только и разговоров. А ты ведь знаешь — она у нас вещун... Ничего, сынок, ничего, — снова печально улыбнулся отец. — Работа всех нас держит на земле. Вот и мать сейчас в своем детском садике. Знала бы, что ты дома, — ласточкой прилетела бы. Скоро придет. Насмотрится на тебя, нарадуется...
До поздней ночи в хате Забаров горел свет. У матери, вернувшейся из детсада, где она
