знаком…
Одно Чародей знал совершенно верно и точно: он знал, что́ он ищет. Вот только никак не мог выяснить, где это искать.
Оно не пряталось, о нет – прятаться было незачем. Чародей изо всех сил старался слушать, но присутствие того, что́ он стремился найти, было как шум водопада, на который все остальные звуки накладываются, как на фон. Услышать то, что он искал, было невозможно по той же простой причине, почему нельзя увидеть Оттию, стоя на Ференцевой площади в Леокадии.
Оно было слишком огромно.
Это было одновременно повсюду и нигде именно. Как газ, заполняющий всё предоставленное ему пространство, оно заполняло всю Сильвану – и это было единственное, что Чародей мог утверждать наверняка.
Ему нужно было найти центр. Источник. И вот уже не первый год Чародей искал его – вслепую, ощупью, наугад рыская по городам и деревням, всюду, где были люди, потому что то, что он искал, точно было где-то среди людей…
Он прекрасно понимал, что так на поиски может уйти вся его жизнь. Ничего, на самый крайний случай он знал заклинание против старения. Вдобавок ему не понаслышке было известно: иногда волшебникам везёт.
Восточный ветер, приносящий хоть какое-то облегчение от навалившейся на город жары, поднимал тополиную метель. Чародей предпочёл бы, чтобы это был настоящий снег. Наверное, он даже мог бы его наколдовать. Но, пожалуй, не сегодня.
Глава восьмая: О прекрасной даме
Конец лета вернул их жизнь на круги своя. Каникулы кончились, Лексий вернулся в школу; Элиас, к его затаённой досаде, тоже, но, к счастью, человек устроен так, что шестьдесят дней порознь способны охладить любые страсти. Пока ки-Рины вернулись туда, откуда начали: друг с другом не разговаривали, но и драться не тянуло. Правда, сколько продлится это хрупкое равновесие, Лексий не знал: он чувствовал, что выпустит когти, дай Элиас только повод, и ничего не мог с этим поделать. Но изыскания Брана в царской библиотеке пока не дали результатов, дверь на Землю была всё так же закрыта, и Лексию не оставалось ничего иного, кроме как принять тот факт, что ему предстоит прожить здесь ещё какое-то время. Если Элиасу это не нравится, это его проблемы.
Не только у них двоих не всё шло гладко. В один из дней того, что Лексий по старой земной привычке до сих пор иногда порывался назвать августом, Бран собрал троих старших студентов и сурово потребовал:
– Ну, признавайтесь, кто из вас обидел Уту? Он который день уже ходит как в воду опущенный.
Ребята недоумённо переглянулись, и Лексий сразу понял по их лицам, что никто Жеребёнка не трогал.
– Что он сам? Отмалчивается? – поинтересовался Ларс.
– Врёт, что всё хорошо, – хмыкнул Бран. – Но я, пожалуй, спрошу ещё раз.
Ларчик открывался предельно просто: Тарни признался, что переживает о том, что никогда в жизни не сможет догнать остальных в обязательных занятиях фехтованием. Это было похоже на правду – Танирэ с самого начала выглядел как один из тех детей, которым выдают освобождение от физкультуры на все одиннадцать классов. Бран решил проблему с восхитительной лёгкостью: по душам поговорил с Жеребёнком, посоветовался с госпожой Гилиар, и с того дня, пока другие махали мечами и шпагами во дворе, Тарни под её руководством изучал медицину.
Он взялся за это дело с удивительным рвением: по деревенской привычке Танирэ рано ложился и рано вставал, и приходя с утра в библиотеку, Лексий нередко уже заставал его там. Остальным троим тоже пришлось засесть за книжки по анатомии – Бран считал, что это необходимо любому волшебнику. Правда, он сразу дал подопечным понять, что базовых знаний и заклинаний первой помощи с них пока будет достаточно. Во-первых, человеческий организм – штука слишком тонкая и сложная, лишний раз в него лучше вообще не лезть, чтобы не навредить; во-вторых, для успешного врачевания магу недостаточно знаний – нужен талант. Если его нет, значит, нет – никто не собирается требовать от них того, что им не под силу…
Среди других новых предметов были метеорология (Лексий был восхищён, узнав, что волшебники взаправду могут влиять на погоду – например, вызвать в засуху рукотворный дождь) и астрономия. Они дважды в декаду ходили в астрономическую башню по соседству слушать лекции, и Лексий по опыту убедился, что астрономы недаром слывут ещё более странными, чем маги. Они явно были куда ближе к звёздам, чем к бренной земле: городские новости доходили до них в последнюю очередь, потому что никого не интересовали, зато каждый в башне был в курсе, что там творится в холодных космических просторах. Как-то раз один важный матёрый астроном, отклонившись от запланированной темы, часа полтора с апокалиптическим блеском в глазах рассказывал, что ещё через два лета наступит год Огнептицы, под созвездием которой мир ждут войны, разрушения и прочие напасти. Спасибо хоть чуму или там великий потоп не предрёк…
А ешё была философия. С ней у Лексия не сложилось ещё в универе – он никогда не мог взять в толк, почему люди гордятся тем, что их наука не только не приносит, но и в принципе не может приносить практической пользы. Да и вообще, какой смысл в том, чтобы взять что-то очень простое и сказать об этом максимально сложно? Наверное, он просто чего-то не понимал, но, как бы то ни было, пересдача по философии в своё время подло лишила его стипендии, и с тех пор они враждовали. Бран, впрочем, был непреклонен: он утверждал, что изучение философии развивает способность мыслить, а волшебник, который мыслить не умеет, едва ли протянет долго.
В обществе местных маститых мыслителей было скучно и непонятно; Лексий ловил себя на том, что заранее начинает зевать, едва переступив порог библиотеки. Однако настоящую глубину отчаяния он познал лишь после того, как одним прекрасным уже почти осенним вечером судьба свела их со Скриптором Каллиопейским.
Так уж сложилось, что Лексию нужно было до завтра постичь одну из глав его весьма пространного труда. Не просто прочесть для галочки, но ещё и хоть как-то осознать. Задание определённо было с подвохом, потому что из старинного текста сразу становилось ясно, что автор – чёртов гений, вот только понять, что именно он пытается до тебя донести, было абсолютно невозможно. Лексий потерялся уже после первого абзаца. Ну, да, он понимал отдельные предлоги и союзы, знаки препинания тоже не вызывали особых вопросов, но между ними был мрак. Полный.
Он провёл над книгой весь
