А отец сказал матери: «Ну, вот видишь, что я тебе говорил? Он сам и успокоился». Я понял, что это два идиота, которым бесполезно что-либо объяснять, разочаровался в них и тут же уснул. А в следующий раз, помню, я также орал, и отец снова сказал матери не обращать на мои вопли внимания. Но я заорал ещё сильнее, пытаясь доказать ему, что он не прав! Но потом снова понял, что это бесполезно, но уже не мог остановиться. Пока эти два идиота лежали и ждали, пока мне это надоест. И только когда истерика выдохлась, я смог взять себя в руки. Поняв, что истерика, которую я начал проявлять, имеет огромную инерцию.
– Как и любая страсть. Сводя нас с ума.
– Ещё чётко помню, как я уже мог стоять в деревянной кроватке и в первый раз ударился об острую лакированную прямоугольную перекладину головой. Недоумевая: почему же мне так невыносимо больно? Только потом поняв, что любая поверхность, с которой сталкивается бесёнок, должна быть не только практичной для того чтобы служить века, но как минимум обтянута мягким материалом. Чтобы бесёнок не набивал шишки об вашу заскорузлую практичность. Да и много чего: как страдал, когда украли в коммуналке мою первую маленькую машинку, старинный зеленый кабриолетик такой; мой первый большой железный грузовик; мой первый велосипед. Помню, как после того как украли мою миниатюрную модельку спортивки, которую отец привез мне из Новой Зеландии, и я чуть ли не каждую ночь пытался вытащить её из сна, сжимая её в кулачке. Тут же просыпался и разворачивал ладонь, а её там не было. Просто эти ученые, скорее всего, катались в жизни «как сыр в масле», вот они ничего и не помнят.
– Или не так остро реагировали на происходящие явления.
– Лично для меня, если честно, до сих пор семейная жизнь ассоциируется с пеленками, стягивающими с головы до ног, – признался Ганеша. – Помню, когда в детстве я ходил на «Самбо» и меня там, в учебных схватках, порой, скручивали, лишая возможности двигать руками, и я постоянно чувствовал, словно бы я опять в пеленках и начинал тут же рефлекторно орать от ужаса. Приводя своих противников в недоумение. Мол, что я такого сделал? Так что мне просто физически не дали это забыть. И только позже в процессе тренировок мне постепенно удалось научиться контролировать эту ситуацию. Поэтому-то я постоянно и бастовал, когда видел, как мать пытается стянуть пеленками то брата, то сестру. А она всё говорила мне: «Ты не можешь этого помнить! Я читала…» «Ты об этом читала, а я там был. И всё очень точно помню! Как вы надо мной с бабушкой издевались, пытаясь решить свои проблемы за мой счет. И мне лучше знать, что происходит внутри бесёнка!»
– Ведь ты пережил все эти ужасы на своей шкуре!
– Потому что именно тогда, когда ты не согласен со своей жизнью, она, сопротивляясь тебе, и начинает для тебя реально существовать. Ты уже не плывешь по воле волн, довольный как слон, а просыпаешься ото сна активным делателем своей жизни. Пытаясь повысить свою меновую стоимость.
Тем более что минет Ганеше делать эта училка по русскому языку и литературе сразу же отказалась. Заявив ему в первый же день общения, что минет она никогда никому не делала. И делать не собирается. Дав понять, что секс у них точно будет. Правда, без минета. И он должен заводить её не этими жалкими прелюдиями, а словами:
– Желательно – волшебными, – улыбалась Талия. Наотрез отказавшись от его «солянки». Так же как и – употреблять его «салями». Не по назначению.
– В духе Льва Толстого? – усмехнулся он. – Классика жанра? Что ж, ты будешь моей классной учительницей. Ты не против? Тем более что ты такая классная!
И это было первым, давшим ему понять, что их отношения долго не продляться. Даже несмотря на то, что секс у них всё-таки появился. Каждый день. А то и – по пару раз за вечер. «Для чего и нужна была вторая бутылка пива», – запоздало поняла она, устав терпеть за пару месяцев вынужденного воздержания из-за сложного положения в стране непривычно долгое отсутствие парня, актуальность которого она и сама уже ставила для себя под большой вопрос. Особенно, под Ганешей.
– Если бы Артём хотел со мной быть, он не ушел бы в море, а был бы сейчас рядом, – добила Талия остатки укоров совести, возникавшие у Ганеши во время секса с ней. Из-за того, что он начал подозревать её в том, что как только Артём вернётся, Талия и Ганешу тут же бросит. Столь же легко и непринуждённо. Как и бывшего уже парня. Якобы.
Отвечая Ганеше на все его сомнения, что если бы она не знала Ганешу уже сто лет назад, у него с ней и сейчас ничего бы не получилось. Мол, у их отношений есть крепкий базис – его сестра, которая младше Ганеши на десять лет. Как и сама Талия, её бывшая одноклассница, которые никогда не бывают бывшими, преследуя друг друга до конца дней. Ведь если она бросит Ганешу, Сиринга будет вечно её в этом обвинять.
Поэтому он охотно дал себя уговорит, что они теперь – навечно!
Наивный. Впрочем, как и все влюблённые.
Да, он её сразу же полюбил. Тем более что мало того, что она была «худа, как вобла», так ещё и за время вынужденного ситуацией в стране воздержания от секса она так сильно сократилась изнутри, что как только он в неё входил, ему становилось так приятно, будто бы кто-то в ней делал ему минет, специально его сжимая. Так что её нежелание делать ему минет Ганеша сразу же ей простил. В первый же день их соития. Замирая от восторга! Как она и просила, чтобы он заткнулся. Хотя его восхищение их чудесным сексом уменьшалось с каждым днём. По мере всё учащавшихся занятий сексом, разбивавшим её спазм внутренних мышц, словно дорожную колею – телегой. Точнее уже – целым караваном телег, плотно двигавшихся друг за другом. День ото дня. Не легче. Словно французы в «Войне и мире», столь же спешно покидавшие Россию с награбленным ими в Москве имуществом, из-за налётов партизан таявшие день ото дня. Как и его наслаждение её удивительным, вдохновлявшим его телом.
О, муза! О, нимфа! Точнее даже – нимфетка! Тело которой, увенчанное ещё более прекрасным, чем несколько лет назад, лицом, так и не пожелало вырасти. Вширь. Так что купленная ими тогда куртка и
