прогулка и так стала своеобразным подвигом и важной вехой в моем лечении.
Стас
Я действительно начал писать книгу. У меня было много информации из дела, в принципе она не была закрытой, но я все же решил сделать роман художественным и изменить имена главных героев. К тому же меня об этом попросила Надя – она крайне не хотела каким-то образом получать известность за счет образа жертвы. Но надо отметить, она и не стала центром истории, повествование я решил вести от лица оперативника.
Впрочем, я решил еще провести несколько бесед с некоторыми людьми сам. Например, с матерью второй девушки, Марины. Она, кстати, с радостью согласилась и даже расстроилась, когда я сказал, что не буду указывать настоящих имен, а лишь использую эту историю как базу, на которой будет основан мой роман. Меня это даже несколько покоробило: казалось, что ей-то очень даже нравится пиариться на смерти собственной дочерью.
Я пришел к ней домой по предварительной договоренности. Квартирка была, чего греха таить, невзрачная, не очень чистая и вообще довольно унылая. Никаких миленьких украшений и аксессуаров, которые обычно встречаются в жилищах женщин ее возраста. Ни тебе фото родных в рамочках, ни каких-то симпатичных подушечек или даже горшков с цветами. Абсолютно ничего. От обшарпанных стен веяло каким-то холодом, находиться тут было не очень приятно. Мысленно я даже пожалел уже почивших супруга и дочь хозяйки – если так было всегда, то это даже теплым словом дом назвать нельзя.
Собеседница, впрочем, сразу же предложила мне чаю. Чашку она мне протянула чистую, но с многочисленными сколами, обычно гостям такие не подают. Хотя и ее кружка тоже явно была старой – новыми вещами обитатели этой малометражки себя уж точно не баловали. На стол хозяйка поставила принесенный мною творожный торт – посреди скудного убранства на старой и липкой клеенке он смотрелся странно и даже неуместно. Все вокруг говорило о том, что гости в этом доме не бывали, однако, моему приезду женщина обрадовалась чрезвычайно.
– Вы знаете, – начала она, – меня сейчас очень многие осуждают. Говорят, мол, зарабатываю на смерти дочери, совсем не жаль мне ее. Но это не так! Мне нужны деньги, но сами видите, я не шикую – так, на самое необходимое хватает. А говорю я, хожу везде, потому что мне так легче. Когда я все это произношу вслух. Я же и вину свою не отрицаю. Но когда делюсь ею с кем-то, вроде не так уж тяжело становится.
– Понимаю, – я слегка кивнул, отхлебнув безвкусный час. Я не верил в искренность сказанных слов, вот только так и не понял, перед кем лукавит эта женщина – передо мной или перед самой собой.
– Вот, – с удовлетворением отметила она, – вы понимаете, а многие просто осуждают. Завидуют, быть может, – пожала она плечами и спросила, – так что именно вы хотели у меня узнать?
– Хотел подробнее узнать о вашей дочери, о том, какая она. Чем жила, что любила, какой у нее был характер.
– Я с удовольствием расскажу, но у меня есть к вам небольшая просьба, – решительно заявила она.
– Какая же? – заинтересовался я.
– Укажите меня в качестве консультанта на титульной странице, – выпалила собеседница, а глаза ее при этом алчно заблестели.
– Вы же понимаете, – аккуратно начал я, – что нет никакой гарантии, что моя книга вообще кого-то заинтересует. Совсем не факт, что ее будут публиковать, может быть, она навеки останется написанной «в стол».
– Да неважно, – она махнула рукой, – не выйдет, так не выйдет, а если опубликуют, все мне в радость.
– Ну что же, почему бы нет, – аккуратно ответил я, а сам мысленно присвистнул. Вот так вот значит. Не денег на дочери срубить, ну так хотя бы славы, если получится. Я и так не особо испытывал симпатию к данной женщине перед встречей, а сейчас и вовсе очень остро почувствовал неприязнь, но постарался это не афишировать.
– Ну тогда задавайте вопросы, мне так легче будет рассказывать, – скомандовала она.
– Какой Марина была в детстве? Что любила?
– Да она с детства ничем особо не интересовалась, – призналась горе-мать, – ну я пыталась ее к чему-то приобщить, но как-то не срослось. Подружка у нее была такая же тихая, как она, все время вместе проводили. Больше и друзей-то не было. Вообще я рано поняла, что дочь-то у меня получилась не очень, но что ж поделать, какая есть, своя все-таки, – разоткровенничалась женщина.
– А вас не настораживало ее поведение? До взрослого возраста не думали дочь показать специалисту?
– Так нет. Ну странная девка немножко, в своем мире. Ну так плохого ничего не делала же.
– Насколько я знаю, проблемы были и у ее отца, и у бабушки, – стараясь быть максимально вежливым, заметил я, – вы не думали, что ее странности могут быть опасными?
– Ой, да ну. С отцом-то ее беда приключилась, когда она уже подростком была. А бабка – ну так та старая была, мозги все уже ссохлись, какое там удивление, сплошь и рядом такое, – уверенно заявила собеседница. Однако. Похоже, она действительно верит в то, что говорит. А ведь по факту просто проглядела момент, когда можно было предотвратить наихудший вариант развития событий. Неужели она действительно настолько проста, как валенок? Неужели в ее мире это реально нормально – ну странности и странности; ну болезнь и болезнь – полечим; ну не получилось – и не получилось, хоть заработаю теперь под старость лет на ток-шоу. Неужели такое и впрямь бывает?
– Историю про ее отца я знаю, а что все-таки было с бабушкой, почему ее госпитализировали в спецучреждение?
– Да я и не знаю-то. Муж сказал, что мать в интернате живет, с головой плохо у нее. Ну а мне-то что, не со мной живет – и ладно, мы же ездили, навещали, а что за тараканы там в ее голове были – да на что мне это знать, – удивленно ответила женщина. Я вздохнул. Не дай Боже иметь такую жену. Ведь ей совсем плевать было на проблемы мужа. Зачем она вообще вышла замуж? Хотя, судя по всему, ответ на это прост. Хотела пересесть на чью-то шею. Чтобы подтвердить свою догадку, я спросил:
– А сам муж ни разу не упоминал? Или у вас были не очень доверительные отношения? Он не делился проблемами матери?
– Да к чему мне ее проблемы, он меня не грузил. Нормальный муж был, работал, содержал меня и ребенка, а мне что еще надо. Вот потом только оказалось, что
