насквозь могучую шею, и она оказалась не в силах удержать величественные лопатообразные рога; от второй стрелы, вонзившейся под лопатку, подогнулись колени зверя, и вся огромная туша сначала подалась вперёд, а потом завалилась набок, взбив небольшое облачко снежинок. Вид первой жертвы пробудил к действию обе стороны.
Угры без оружия, крича и размахивая руками, ринулись по заснеженному льду влево, отрезая стаду путь к отступлению.
Назад лоси не повернули, потому что не могли этого сделать: напирали идущие следом. Сколько их вообще двигалось в этом потоке, трудно было сказать: разглядеть невозможно, но энергетику он излучал немалую. Шаман видел по тёмным спинам, мелькавшим в перелесках, как лоси сначала разбрелись по сторонам от Липовой, а потом стали обтекать её с флангов. При желании можно было успеть перехватить их и на этом обходном манёвре, но и без того доступных целей охоты оказалось вдоволь. Сотни две голов ушло по руслу Сельвуны – и им наперерез уже выдвигался отряд, организованный Хомчей, который давненько тосковал по кровавой потехе.
В следующие несколько дней Липовое городище погрузилось в приятные каждому хлопоты по заготовке мяса. Одни доставляли лосиные туши на специально смастерённых для этого волокушах, другие их свежевали, третьи занимались первичной обработкой шкур, четвёртые – непосредственно мясом. Запасы частично перекладывалась льдом, частично солились, ещё что-то отправлялось в выросшие то тут то там шалаши-коптильни. Из каждой хизбы неслись запахи жареной убоины и варёной требухи. Зима перестала пугать длинными голодными ночами.
Ещё до того, как стихли эти будоражащие всех хлопоты, у хизбы Золотого шамана вновь появились старейшины сельвинов. Пришла пора воздать должное благодетельнице Вальге. Чекур вышел к старцам и ни слова не говоря прошёл мимо, направившись к воротам, открывающим путь к вершине горы.
Само святилище теперь круглосуточно охраняли четыре воина, сменяемые утром, днём, вечером и ночью. Только Золотой шаман и любой с ним пришедший имели свободный доступ к Богине. Впрочем, эти меры предосторожности были направлены против пришлых. Сельвины после очередного чуда, явленного Золотой Бабой, испытывали перед её изваянием почти священный трепет. Когда Чекур подошёл к статуе и взял веник из мягких пихтовых лап, чтобы обмести её саму и жертвенный камень от снежных пушинок, то обнаружил своё одиночество – сопровождающие его старейшины замерли, не доходя десятка шагов.
Шамана порадовало такое благоговейное отношение, но вида он не подал. Он жестом подозвал старика, приносившего ему недавно браслет для Вальги. Тот засеменил, разворачивая на ходу тряпицу, в которую было завёрнуто украшение, после чего протянул его Золотому шаману. Тот покачал головой и кивнул на руку богини – мол, давай, действуй сам, как я тебе и обещал. Руки сельвина заходили от волнения, он с трудом справился с замком браслета, потом раскрыл его и, дотянувшись до правой руки Богини, которую та опустила к поясу, сомкнул створки выше запястья. После чего повалился на колени у жертвенного камня, его примеру последовали и другие старейшины. Сердце Чекура, Молочного горна и Золотого шамана, ликовало с утроенной силой.
Этот случай заложил традицию подносить Золотой Богине Вальге соответствующие её облику дары. Теперь мольбы к Всемогущей нередко сопровождались дорогими подношениями. Пустяшные просьбы об удачной охоте или рыбалке не требовали этого, но когда дело касалось выгодной женитьбы, рождения наследника, постройки новой хизбы, излечения от хвори, взывающие к благосклонности Вальги не скупились. Чекур даже не предполагал, что у местных племён могут быть такие красивые и по-настоящему ценные украшения: подвески, колье, перстни с камнями самой чистой воды, браслеты, серьги… И всё это – различных форм и размеров.
Впрочем, чрезмерное увлечение такого рода подношениями грозило обернуться распрями и даже расколом среди поклоняющихся Вальге: кто-то имел лишь единственную возможность одарить, а другие могли себе позволить особо не считаться с количеством. Чтобы не плодить неравноправие, Чекур ограничил число драгоценных подарков Богине до одного от каждого человека. И навешивать всё подряд на неё запретил, чтобы божественный облик не потерял совершенства форм.
Теперь достаточно было обратиться к Вальге: «Это я такой-то, украсивший тебя браслетом в виде змеи…», после чего переходить к мольбе о помощи. Рысы, прислуживающая теперь Золотому шаману и его Богине, в это время отыскивала среди прочих, лежащих на жертвенном камне, драгоценность, о которой упоминал проситель, и надевала её на статую. Хотя красовалась в этом Золотая Баба недолго —желающих воззвать к её милости было много.
Чекуру даже пришлось «проколоть» богине мочки ушей, чтобы каждое подношение, пусть на время, но занимало положенное ему в обиходе людей место.
Вождь племени вызов Маркал однажды поднёс серьги, в каждой из которых мерцал измород величиной с женский ноготь, – такие даже у самого Чекура в его богатом собрании камней не встречались.
– Эти камни, хоть и способны заворожить взгляд, когда сверкают и переливаются на солнце, не идут ни в какое сравнение с теми огненными волшебными шарами, которыми Вальга расцвечивает небо, – витиевато, как и подобает его статусу, заговорил главный выз. – Так пусть же свет тех волшебных огней теперь отражается и в этих ушных висюльках.
Слово «серьги» в словаре вызов отсутствовало, и Петро перевёл дословно.
– Такие камни, без сомнения, достойны того, чтобы украшать Золотую Богиню, – не сразу оторвав взгляд от великолепных измородов, ответил Чекур. – И я обещаю, что найду способ это сделать. Но о чём бы ты хотел попросить Вальгу?
– Мои мольбы скромны, – перешёл на шёпот гость, так, чтобы его слова слышал лишь Петро. – Я прошу Вальгу вернуть мне былую мужскую силу, чтобы я, как и прежде, мог радовать своих жён.
О столь щедром подарке Маркалу не пришлось пожалеть – правда, этим он был обязан снадобью на бобровой струе, которое позже передал ему Золотой шаман. Этой же ночью Чекур просверлил остроконечным жертвенным кинжалом отверстия в мраморных мочках статуи и продел в них великолепные серьги.
И надо же было так случиться, что не заставили себя ждать и «волшебные огненные шары», чьё появление над Липовой горой приписывали Вальге. Сам Чекур с не меньшим удивлением, чем другие, время от времени наблюдал над горой светящиеся комочки. Они то замирали на месте, то вдруг начинали выплясывать самым замысловатым образом, а потом так же внезапно исчезали, как и появились.
Однажды вождь угров стал свидетелем того, как гора рожала эти огненные шары. Поднявшись как-то к святилищу Вальги на закате, он, присев на жертвенный камень в изголовье, задремал. Очнулся же от того, что камень, нагретый за день солнцем, перестал согревать и
