Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Сражение продлилось несколько суток. Полякам сначала нанесли поражение на подступах к западной части Москвы. Затем ополченцы отбили вылазку кремлевского гарнизона. А после того, как Ходкевич попытался прорваться в центр через Замоскворечье, его разгромили и там.
Битва в Замоскворечье, на Большой Ордынке, шла целый день 24 августа и дорого обошлась обеим сторонам. «Правильное» сражение скоро обернулось ужасающей свалкой, почти что партизанской борьбой в условиях полуразрушенного города.
Тактические уловки потеряли всякую ценность, обе стороны просто дрались на износ. Кто кого переупрямит. Стойкость одного великого народа против стойкости другого великого народа. Все превосходство польской армии в качестве, вооружении и дисциплине исчезло. А вот единственный козырь земцев – воодушевление людей, сражающихся за свою землю, – сохранил силу. Поляков понемногу ломали. Им было куда отступать. Они могли уйти, у них за спиной не было ни святынь древних, ни родных домов. И тоскливо им делалось от мысли, что примет их тела черная сухая почва чужой страны.
Хотел гетман такого исхода или не хотел, а его постепенно выдавили с позиции в Замоскворечье. Ходкевич не выполнил стоящую перед ним задачу. Гетману требовалось доставить провиант осажденному в Кремле гарнизону. Что он теперь мог доставить, если телеги его с «ларями» достались мужественным ополченцам? Его армию морально раздавили на кривых московских улицах. Гетман не просто отступил, он лишился победоносной армии, оставшись с кучкой устрашенных, едва спасшихся ратников.
В полках Пожарского принялись совершать молебны, благодарить в молитвах Пречистую Богородицу, московских чудотворцев и преподобного Сергия. Звонили колокола в уцелевших среди всеобщего разорения храмах. Священники отпевали павших. Тысячи тел нашли вечное упокоение в могилах. Велика была жертва, принесенная нашим народом. Ею куплены были свобода и чистота веры. Но более того – возможность продолжить путь из бездны шатости и скверны, куда погрузилась Московская держава.
На протяжении нескольких лет громадный русский корабль шел от бури к буре, от крушения к новому крушению. С 1610 года, когда русская знать своими руками отдала иноплеменникам русского царя, в корабельном днище России появлялась одна пробоина за другой. Вот правительство наше запросило себе польского королевича в государи. Вот поляки вошли в Москву. Вот шведы заняли Новгород. Восстала Москва – и сломили враги восставших, спалили Великий город. Собралось земское ополчение к стенам столицы – огромное дело! – но, бившись, распалось, рассорилось в своей среде. Остатки его чудом продержались столь долго на столичном посаде. Казалось, русский корабль безнадежно сел на рифы, и нет больше сил латать его, стягивать на чистую воду… Самое скверное – нравственный стержень надломлен. Повсюду развращение, предательство и кривизна. Кто ж теперь станет бескорыстно заботиться о едином общем корабле? Где ж ему не развалиться на куски! Но вот приходят последние умельцы, и стучат их топоры, и пропадают дыры в днище, и вновь откуда-то берется крепость на месте слабости, вновь возникает прямота на месте кривизны.
В стук топоров этих плотников корабельных вслушивается вся Россия. Ужели есть силы вырваться из ямищи нравственного распада?! Остались еще настоящие люди, и Бог к ним милостив – дает победу в руки. Стало быть, еще возможно для Московской державы сойти с рифов и пуститься в свободное плавание. Страна застыла, ожидая добрых вестей, которых давно уже не чаяла ниоткуда.
Разбить Ходкевича означало – решить промежуточную задачу. Еще стоял в центре русской столицы вражеский гарнизон.
Кремль с монастырями и соборами, со святынями и гробницами государей да разоренный дотла Китай-город парадоксальным образом превратились в опухоль, не дававшую ожить сердцу России. Пока там находился непримиримый враг, пока горсть иуд, возжаждавших великой свободы для своего олигархического круга, прислуживала этому врагу и даже платила ему за военную службу, страна обречена была страдать от тяжкой хвори. Раньше твердыня кремлевская играла роль ядра для всего русского государственного порядка. Теперь добрый порядок мог восстановиться лишь с падением чужой силы, занявшей Кремль. Великий славный Кремль, никем никогда не взятый на щит, возвышался над умирающий страной как темная скала. Башни его торчали из тела России, словно острия копий, пронзивших живую русскую плоть.
Через две недели после ухода Ходкевича русское войско организовало бомбардировку Кремля и подожгло палаты князя Мстиславского, но полякам удалось потушить пожар. Несколько суток спустя ополченцы бросились на штурм Кремля, однако были отбиты[89].
Возникает вопрос: какие обстоятельства мешали ополченцам начать давление на Китай-город и Кремль сразу после победы над Ходкевичем?
Прежде всего общее дело страдало от несогласия между главными полководцами двух земских ополчений.
Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой требовал от Минина и Пожарского если не повиновения, то хотя бы формальных почестей, соответствующих высоте его рода; Пожарский не соглашался. «Начальники же начали между собой быть не в совете из-за того, что князь Дмитрий Тимофеевич хотел, чтобы князь Дмитрий Пожарский и Кузьма ездили к нему в таборы, – сообщает летопись. – Они же к нему не ездили не потому, что к нему не хотели ездить, а боясь убийства от казаков»[90].
Трубецкой должен был пойти на уступки ради общей победы. Князь Дмитрий Тимофеевич безусловно стоял выше Пожарского в иерархии знатности. Честь его родовая стоила невероятно дорого по представлениям того времени… Надо отдать должное этому аристократу: он все-таки решил поступиться частью ее ради высокой цели. Единое руководство русскими освободительными силами стало неоспоримой необходимостью. Соединение двух властей потребовало жертв и от Дмитрия Тимофеевича. Он заключил с Пожарским компромиссное соглашение. «И приговорили, – повествует летопись, – всей ратью съезжаться на Неглинной. И тут же начали съезжаться и земское дело решать»[91].
С тех пор Пожарскому не требовалось признавать положение «второй скрипки» в оркестре военного командования, уезжая в чужой стан. Трубецкой в этом уступил. Но в документах, отправляемых по городам от имени земского руководства, его имя писали вторым – после Трубецкого. Тут уступил Пожарский.
И слава богу! Меньше гордыни – меньше греха. Объединившись, русские стали сильнее. Малый шажок сделан был в сторону преодоления эгоистического духа Смуты, но совершили его великие люди и на виду у всей страны.
Из нескольких грамот земского руководства, разосланных в конце октября 1612 года, ясно видно, с какой радостью само воинство отнеслось к примирению воевод: «И были у нас посяместа под Москвою розряды розные, а ныне, по милости Божии, меж себя мы, Дмитрй Трубетцкой и Дмитрей Пожарской, по челобитью и по приговору всех чинов людей, стали во единачестве и укрепились, что нам да выборному человеку Кузме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть безо всякия хитрости, и розряд и всякия приказы поставили на Неглимне, на Трубе[92], и снесли в одно место и всякие дела делаем заодно и над московскими сидельцами промышляем»[93].
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
