— Я была бы рада этому, — призналась Кастия, — Конечно, мне нужны мои силы среди людей, и…
— И никто бы не болел и не умирал, — завершила за нее Мать и тут же отрезала, — Нет. В мире должно быть равновесие, иначе он перестанет существовать.
— Поэтому вы разрешили тем чудовищам уничтожить людей и Синтери? — неожиданно осмелев, поинтересовалась девушка.
"Вы все — мои дети", — сказала богиня, и ее это возмутило. "Как же так? Разве можно спокойно смотреть, как одни "твои дети" убивают других и ничего не делать?" — жаль, что высказать это прямо нельзя. Но ее собеседница была дамой выдающихся талантов и возможностей.
— Можно наблюдать, — жестко сказала та, — Ты же не бросаешься каждый раз спасать траву, которую хочет съесть травоядное животное?
— Это — несравнимо! — не выдержав, почти выкрикнула Кастия, — Те чудовища шли на охоту. Они убивали, разрушали, уничтожали, рвали зубами, когтями… не жалея никого!.. — выплеснув это, замолчала, но решилась продолжить, раз Мать не стала закрывать ей рот. — Там столько погибших и пропавших…, — прижав ладонь на груди в районе сердца, надавила, зажимая боль. Не удержалась и скорбно качнулась из стороны в сторону, обхватив себя руками, заново окунаясь в тот океан боли и скорби, в котором жила столько времени с момента катастрофы.
— Многие люди потеряли родных, — прошептала она, — Вы не видели те длинные ряды мертвых тел, лежавших на площади… И урн с прахом. Сколько старых склепов заполнили и новых построили… Нескончаемо длинные ряды… И как много среди погибших было детей… Дым от скорбных костров неделями висит над Синтери. А плач и вой потерявших родных и близких почти не стихают, — она покачала головой и зажала руками рот, сдерживая крик.
Девушка смотрела вперед, не видя ничего. Слезы заливали лицо, но она все равно закрыла глаза, не желая видеть спокойное и равнодушное лицо Творца. Несколько раз она глубоко вздохнула. Не справилась с навалившимися на нее бедами перед их, по ее мнению, виновницей, и, неожиданно громко всхлипывая, зарыдала.
От боли, страха, обиды. И вины за то, что ее нынешние возможности были недоступны тогда, когда можно было стольких спасти. И обреченно ждала, что вот-вот ее голову снесут с плеч за неподобающие слова и мысли.
— Когда твоя кровь пробудила Змея, — буднично спокойным голосом заговорила Мать, переждав истерику и дождавшись, когда рыдания стихнут, а девушка услышит ее слова, — спокойно спавшего десятки столетий, он вылез из своей темницы, мучимый жаждой крови и терзаемый желанием мести. Вместе с ним выбралась не только часть меня, но и сотни других существ… Зубастых, шипастых, огромных… Не таких, как он, но тоже очень сильных. Когда-то давно, на заре времен, они успешно жили среди людей, богов, существ и временами питались ими… Я их усыпила… Тоже очень давно… Вы с Фебом выступили против Змея, только потому, что оказались запертыми в том месте. Других выходов у вас не было… Скажешь, что я неправа? Вы искали приключений и разбудили его на двоих сознательно? Захотелось славы древних героев — победителей чудовищ? — с вызовом предполагала она.
Растерянно заморгав, Кастия сквозь слезы посмотрела на равнодушную женщину, которая говорила так, словно пересчитывала имущество в своем замке, а не о жизни, смерти и живых существах.
— В той впадине были вы и…все эти существа? — запинаясь, спросила она.
— Да, там была и я. Твои родные думали и меня заодно свергнуть. Глупцы! — жестко процедила Мать.
— Я не знала, что они были в разломе, — прошептала девушка, — И не думала, что там вообще кто-то есть живой. Потом отовсюду заструился этот золотистый песок и неведомое, но невероятно сильное существо. Когда оно стало ломиться в контур, я…, — она прерывисто вздохнула, — выбравшись на свободу, они пошли уничтожать людей?…
Девушка почувствовала, что ей нечем дышать, в ушах зазвенело и стало темно в глазах. Будто вокруг ее шеи сомкнулся каменный круг, лишая воздуха и давя на грудь. Показалось, что в Храме стало темно. На мгновение она подумала, что не против умереть, чтобы больше никому не навредить. Вот он — результат ее возможностей. Она — опасна. Не место таким, как она, жить, уничтожая жизнь окружающего мира.
Уже смирившись с каменным капканом, она решила, что умрет, если это спасет мир. И тут в голове мелькнула мысль:
"Снова трусишь? Прячешься? Главное — вовремя и пафосно заявить, что лучше умереть. А кто разбираться будет с ордой чудовищ, гуляющих по миру? Ведь это ты их выпустила."
И поняла, что настолько язвительного внутреннего голоса у нее никогда не было. Это ее отрезвило. Она сделала попытку вздохнуть. Сквозь перетянутое горло смогла ухватить глоток воздуха, жадно его втянула. И дальше вновь стала пытаться вдохнуть. Жадно пыталась напиться воздуха, хватая воздух, как рыба, широко раскрытым ртом.
Подняв руки к горлу, попыталась помочь себе — освободить его от воображаемой удавки, но коснулась голой кожи. Ее ничего не сдерживало и не связывало. Лишь собственное желание умереть. Теперь уже более уверенно стала бороться с паникой, удушьем и самоубийственным чувством вины. С усилием втянула в себя воздух. Спустя некоторое время, отдышавшись, смогла тихо прошептать:
— Это я виновата… Как мне все исправить? Что нужно делать?
— Принять произошедшее и жить дальше, — уже вслух отозвался все тот же язвительный голос, с горечью заметив, — Как я это делаю уже такую бездну столетий…
— Как с этим вообще можно жить? — не поднимая глаз, спросила Кастия, чувствуя на своих плечах все беды мира.
Именно поэтому — из-за неограниченных возможностей и, порой, безответственности их — не должно быть хода Богам в мир людей. Если даже из своего мира они могут сделать такое. Кастия даже и не думала, что пытаясь спрятаться от жизни, сможет пробудить настолько сильного врага и их столкновение принесет такие последствия.
— Временами — хорошо, а временами — "одни твои дети убивают других, а ты вынуждена спокойно смотреть на это". Молча смотришь, чувствуя, как все твое существо захлебывается кровью. И ничего не делаешь, потому что не можешь принимать чью-то сторону — спасать одних и наказывать других. Я несколько раз пробовала, знаешь ли. Разберешься, найдешь правых и виноватых, рассадишь их по разным сторонам, полюбуешься на усмиренных и думаешь: "Все хорошо теперь будет." Потом со временем затихшие "наказанные" воспрянут, исподтишка нарастят силу и власть и в один момент отправятся убивать "спасенных". Если ты вмешаешься, то спустя какое-то время их роли поменяются…, — хмыкнув, ответила Мать. — А если ты грозно скажешь: "Сидите и не смейте драться" и погрозишь пальцем озорникам, они объединятся и постараются убить уже тебя. Ну, не убьют, так помогут развеяться по миру, чтобы следующие столетия было, чем тебе заниматься, собираясь в одно целое…
— Их можно остановить? — спросила Кастия, — Этих чудовищ? Хоть как-то. Усыпить? — пожала плечами, напряженно думая, как решить этот вопрос.
— Уже опять усыпила. Это продлится до нового пробуждения следующего из Первых, — ответила Мать небрежно, — Когда они освобождаются, то всплеск силы таков, что способен разрушить любые запоры… И сотворить любые цунами и взрывы вулканов. А толкнут их к этому очередные молодые и смелые, ищущие себя и свой путь в этом мире. Знаешь, сколько раз сырая сила вырывалась на свободу? И чем это заканчивалось?
