— Красивый, — задумчиво повторил он.
— А ты мужественный, — немедленно добавила Лайма,чтобы он, не дай бог, не обиделся. — Ты тоже можешь показать стриптиз.
— Нет, пусть лучше Жека, — решил Медведь. — Ямогу показать пантомиму. Хотя…
— Отлично! — обрадовалась Лайма. — Только быпророк не оборачивался слишком часто. Мы поставим его на самый край сцены,пусть говорит. Но позади должно все время что-то происходить.
В этот момент Бондопаддхай появился из гримерки. С ходу нельзябыло понять, как он наводил красоту, кроме того, что сдобрил губы блеском.
— Я готов, пойдемте, — приказал он Лайме и ткнулрукой в сторону коридорчика, ведущего к сцене. — Вы выходите первая.
— Объявлять?
— Переводить! Вы же будете переводить? Или в вашейстране все люди говорят по-английски так хорошо, что поймут божественныеоткровения?
— Еще и это, — пробормотала Лайма и повернулась кМедведю:
— Ничего не поделаешь. Я пойду переводить. А вам сКорнеевым придется проявить инициативу.
— Проявим, — пообещал тот. — Сообразим. Вкрайнем случае, я раздену Жеку.
— Я расскажу людям о том, как на меня снизошлооткровение, — поделился своими планами Бондопаддхай.
— Очень хорошо, — похвалила Лайма, и тут в залезахлопали.
Медведь посмотрел на часы и воскликнул:
— Пора! Мы и так уже на пять минут задержались.
— Ваши сторонники ждут! — обратилась Лайма кБондопаддхаю, слегка поклонившись. Она всегда кланялась, когда боялась, что онначнет с ней препираться.
Тот выпятил грудь и мелкими шажками, точно надувший зобголубь, пошел на звук аплодисментов. Лайма проводила его взглядом и тут увиделаваляющуюся на полу программку. Она подобрала ее, развернула и быстро пробежалаглазами.
— Господи, Иван! Посмотри, сколько тут действующих лиц!Принц Маргион, Атлетиус, какая-то Элоиза… Иван, это катастрофа! МонологаБондопаддхая будет мало! Лучше бы я прочитала саму пьесу, честное слово.
— А что? И отлично. Такая задумка режиссера, —неожиданно ожил Корнеев. — Один несет всякую белиберду по-английски, авторой вслух читает диалоги.
— Пьесу мы не успеем найти, — покачал головойМедведь.
— Я в гримерке видел томик Мольера, — вспомнилКорнеев. — Возьми его с собой и цитируй чего-нибудь оттуда. — Оншироким шагом сходил за книгой и сунул ее Лайме в руки:
— Держи. По крайней мере не опозоримся.
— Кто-нибудь умеет раздвигать занавес? —испугалась Лайма, прижав книжку к животу.
— Мне это раз плюнуть, — успокоил Корнеев. —Я открываю занавес, и ты выходишь.
Он действительно быстро выполнил обещанное, и метрымалинового плюша с приятным стрекотом начали расползаться по сторонам, обнаживпустую сцену. Сцена, к счастью, была освещена, и в зале горели светильники настенах.
— Свет! — ахнула Лайма. — Надо погасить светв зале.
— И так сойдет, — махнул рукой Медведь. — Этож Театр абсурда, тут что угодно можно выкаблучивать.
— Вы вот что. Вы мне с Корнеевым репликиподавайте, — зачастила Лайма, которая испытывала подлинный ужас. В животеу нее от этого происходили бурные сражения. — Я как будто Элоиза,запомнили? Пока пророк будет в грудь воздух набирать, вы спрашивайте: «Элоиза,а как ты думаешь, пойдет сегодня дождь?» Ну и всякую подобную же чепуху. А якак-нибудь выкручусь.
— Пошла! — скомандовал Медведь, заступив дорогуБондопаддхаю, который от нетерпения приплясывал на месте. — Минуточку, маэстро.Сейчас дело дойдет и до вас.
Завидев Лайму в белом халате, зал зааплодировал.
Просеменив на середину сцены, она тоненько прокашлялась исделала вдох, но вместо того, чтобы что-нибудь сказать, замерла внеподвижности. Она не знала, что говорить. Какие-то простые слова у нее былизаготовлены, но в тот момент, когда десятки глаз уставились на нее, причемЛайма видела каждого зрителя очень отчетливо, потому что зал был освещенприглушенным светом, все вылетело у нее из головы. Повисла трагическая пауза… Итут из-за сцены раздался голос Корнеева, громко провывший:
— Элоиза! Кто войдет сюда после смерти?
Лайма вздрогнула, сделала выдох и радостно сообщила:
— Нанак Бондопаддхай! — И захлопала в ладоши.
Зал тоже неуверенно захлопал, но когда на сцену выплыл вышеозначенныйгражданин, захлопал в три раза громче. Бондопаддхай отлично смотрелся в светерампы, и на лице у него застыло выражение монаршего величия. Лайма решила, чтоон вполне тянет на роль принца Маргиона, и с подобострастной миной обратилась кнему:
— Принц, вы так долго обдумывали свою речь. Говорите,подданные ждут!
Она поклонилась, разведя руки в стороны. Томик Мольера едване выскользнул из потных пальцев. Ни о чем не подозревающий Бондопаддхайсамостоятельно выдвинулся на самый край сцены, сложил руки перед собой изаговорил. Его плавная речь полилась, словно медовая река. Лайма, с глупойулыбкой наблюдавшая за залом, поняла, что многие зрители, в какой-то меревладеющие английским, напряженно вслушиваются, пытаясь понять хоть что-нибудь.Наконец пророк сделал паузу и выжидательно посмотрел на нее.
— Э-э-э, — пробормотала переводчица. Потом, неглядя, открыла на середине книжку, которую держала в руке, и зачитала:
— Послушайте, друг мой! Вы нахал, вы человек, систинной наукой ничего общего не имеющий и подлежащий изгнанию из республикиученых.
Бондопаддхай кивнул и заговорил немного быстрее. Когда онсделал паузу, Лайма продолжила:
— Да, я приведу тебе веские доводы и сошлюсь наАристотеля, этого философа из философов, в доказательство того, что ты человекневежественный, невежественнейший, невежествующий, изневежествовавшийся и такдалее и тому подобное. — Пробежала глазами неподходящий кусок текста изакончила словами:
— Я скорей сдохну, чем с тобой соглашусь, и будуотстаивать мое мнение до последней капли чернил.
Между тем Корнеев, который быстрее всех сообразил, что долготакое, с позволения сказать, представление идти не может, перебежал на другуюсторону кулис и поманил пальцем Пудумейпиттана. Тот переминался с ноги на ногу,но, заметив, что его зовут, страшно взволновался. Корнеев начал строить емурожи и загребать руками, изображая, как тот ему нужен. Пудумейпиттан сделалробкий шаг на сцену, и тут Медведь толкнул его мощной рукой между лопаток.Бедняга вылетел на подмостки, растопырив «крылья», словно петух, которогоподдели ногой и отшвырнули с дороги.
В этот момент, будто по заказу, откуда-то сверху свалилсяплохо закрепленный жестяной поднос, исполнявший в театре роль гонга, размером сколесо «КамАЗа», и с невероятным грохотом поскакал по сцене. Бондопаддхайподскочил, обернулся и отпрыгнул в сторону. Лайма тоже отпрыгнула. А вотПудумейпиттан повел себя, как кот, застигнутый над куском украденного мяса. Онприсел, закрыв голову руками, тонко закричал что-то вроде «Ма-у-у!» и вместотого, чтобы пасть на пол и начать биться об него головой, как он это ужепроделывал в гостиничном номере, бросился к шторке, служившей в театрезадником. Совершил ловкий прыжок, вцепился в ткань пальцами и быстро-быстрополез наверх.
