— А люди к нам присылают убивцев, — выпалил Тортил. — Прорываются сквозь Бреши, кричат что-то жуткое и стреляют из странных палок. Но я сразу сказал, ты не такая! Ты не будешь в нас стрелять!
И он гордо выпятил грудь в деревянном ободе.
Расправа над звероловами, охотящимися на умбрцев, серьезно пошатнула взаимоотношение между мирами.
Шай-Гирим прорвался на Землю, нашел тех, кто устроил демонам ловушку, схватил их, предварительно показательно избив, сопроводив процесс красивыми спецэффектами в виде взрывов заграждений и расшвыривания случайных наблюдателей. Один из звероловов оказал серьезное сопротивление и был уничтожен. В итоге скандал разразился до небес.
Ни о каком мирном договоре, а тем более — дружеском сосуществовании речи уже не шло. Земля обнаружила, что ее правительства в очередной раз скрывали правду от населения. Города взорвались народными бунтами, а по улицам начали бродить фанатики, обвешанные чесноком и вооруженные кольями. Как и следовало ожидать, в церкви бросились толпы новообращенных, а телевидение показывало интервью с поп-звездами, признающимися с любви к «рогатенькому, крепенькому, так бы и съел этот орешек» Шай-Гириму.
На фоне охватившей мир неразберихи чиновники требовали голову провинившегося демона на подносе, а «потом уже подумаем, иметь ли дело с варварским чужим миром или установить непреодолимые границы между нами и этими чудовищами».
В самой Умбре так же было неспокойно. Император выступил с короткой речью, которую можно было свести к одному слову — «Разберемся». После этого наступила тишина и общество начало теряться в догадках.
Сам факт смерти и возвращения высшего в другой мир, уже через пару часов, вызвал серьезные споры в газетах. Депортация столь сильного демона на долгое время должна была перекрыть ему эту возможность. Нельзя убить могучее иномирное существо на Земле и снова встретить его в этот же день — это нарушало принципы работы вселенной.
Совсем слабые магически особи могли после своей гибели попробовать еще раз прорваться через Границу через дня три-четыре, иногда — по прошествии пары недель.
Но чем больше силы, тем дольше существо не могло повторить путешествие.
Шай-Гирим ухитрился наплевать на существующие правила — он просто разорвал ткань миров и настиг расслабившихся охотников. Появился во всем своем демоническом великолепии, в ауре ярости и силы.
— Ох, могучий наш сиятельный! — восторгалась Хагнесс, шелестя по хозяйству и не особенно переживая за срыв многолетних тайных дипломатических усилий. — Вот силища, прорва магии, наш высший все может!
К сожалению, ни дети, ни вездесущие газетные журналисты понятия не имели что же в реальности произошло. Известен был сам факт нападения на Землю и последовавший за этим поспешный арест сиятельного. А также то, что его держат в императорском дворце, на подвальных этажах, там, где располагалась вместительная имперская темница.
Я сжимала кулаки, не зная, как реагировать и вспоминала его последние слова, протянутую ко мне руку. Он видел мою смерть, но не хотел смириться, проститься, он боролся до последнего. А когда потерял надежду — разрушил свою и чужую жизнь.
Зато об аристо, нарушавших Границу и подсевших на телепортационный напиток, ничего не было слышно, словно их и не существовало вовсе. По каким причинам молчит Аль-Парам? И почему он не дает показания?
— Ты выздоровей сначала, потом в столицу съездишь, все разузнаешь. Не торопись, — уговаривали меня мои спасители.
Тортил вообще предположил, что я переместилась в Тихие Выселки из-за того, что именно эту местность мой организм принял как место рождения в Умбре. И теперь я минимум — местная, а максимум — его дальняя секретная родственница. Ну и что, что он не демон, мало ли как родственниками становятся.
Городок я, действительно, раньше вспоминала с умилением и даже немного скучала по малолетней парочке, особенно по воспитанному, милому мальчишке. Возможно, когда мне стало плохо, интуитивным образом перенеслась именно сюда, в безопасность, к месту своего первого знакомства с Умброй.
Да только глупо было сидеть и ждать «выздоровления», учитывая происходящие со мной странности.
Ситуация была… не очень. Во-первых, меня мучил постоянный голод. Я ела, ела и ела. Быстро стуча ложкой, тревожно ожидая добавок, собирая крошки. Во-вторых, после нескольких часов сплошной лихорадки из меня полилась магия. Она потрескивала на кончиках пальцев, скрипела озоном на зубах, плавила мои вены.
Самой себе я напоминала катушки Тесла с пробегающими разрядами. Поэтому, когда на третий день я твердо заявила, что уезжаю в столицу, фыркнувшая Хагнесс притащила очень длинную хламиду с капюшоном, закрывающую меня с головы до ног.
Сами дети тоже вырядились в старую, потрепанную одежду, особенно подозрительно смотревшуюся на Тортиле. Оба ребенка наотрез отказались отпускать меня одну и, кажется, воспринимали предстоящее как приключение.
— Будем типа нищими, — сказал Тортил, подпрыгивая в длинной рубашке. — Можно даже подзаработать. В столице, говорят, деньжищи на улицах валяются, если упала монетка — никто и не нагнется. А я не гордый, подниму.
Небольшой домишко спешно закрывали, окна занавешивали тряпками, паковали еду по котомкам.
— Очень не хочу вас брать, — призналась я, задерживаясь на пороге и поднимая лицо в сумрачное небо. — Дико все опасно, а вы совсем дети, хоть и необычные.
Два дня назад я узнала, почему ребята живут отдельно от взрослых. И по какой причине Пограничная академия приглашала людей другого мира именно в Тихие Выселки. Началось все просто.
Пытаясь справиться с мучающей меня лихорадкой, я вышла ночью из комнаты, надеясь найти холодную воду для питья или даже выйти на улицу в поисках прохладного ветерка. Старые половицы скрипели. Подол длинной рубашки путался в ногах.
Дверные проемы постройки оказались узкими, а в темноте попробуй в них правильно впишись. Хотя долго блуждать мне не пришлось. Домишко оказался крохотным, и уже через минут пять в проходной комнате я наткнулась на Тортила.
Мальчонка дремал, закрыв глаза. Голова его, в привычной клетчатой кепке, выглядывала из бочонка, пухлая щечка упиралась в борт. Рук-ног я не увидела, скорее всего, спрятаны внутрь. Ночной тусклый свет из оконца высветил эту сюрреалистическую картину, и я вскрикнула от неожиданности.
То есть он и спит в своем деревянном облачении? Мне не хотелось признаться в этом самой себе, но исчезли последние иллюзии. Как я могла раньше принимать его за ребенка?
На внезапный звук над ухом Тортил открыл глаза, увидел меня, то есть темную фигуру в ночнушке перед собой и, заорав в голос, нырнул окончательно внутрь емкости, накрывшись невесть откуда взявшейся крышкой. Вот это называется «в домике», а не те детские варианты, когда обе руки над головой палаточкой.
Не успела я прийти в себя, как сверху закричали: «Смерти нет!» Уже знакомый мне девиз Приграничной академии. И с потолка на меня упали.
