Не предавайтесь запретным удовольствиям.
Не зря же их называют запретными.
Мисс Фортескью«Когда мы вернемся домой». Опять слова Гриффина глубоко тронули ее и вселили надежду. Их было много, таких фраз. Он произносил их не думая, не придавая им значения, а она помнила их все, и они, совершенно невинные, так грели ее сердце.
Но, увы, сегодня у Эсмеральды было ощущение, что она сотворила такое, чему проделки Джозефины и Наполеона в подметки не годятся: дала герцогу повод выставить ее из дома.
Сильный ливень заставил их расстояние от здания до экипажа преодолеть бегом. Эсмеральда и Гриффин молчали, а сестры, казалось, ничего не замечали. Сняв перчатки и стряхнув накидки, девушки удобно устроились на сиденьях и завели разговор о джентльменах, с которыми познакомились и потанцевали, о молодых леди – одни им понравились, другие – нет, – а также обсудили драгоценности, прически и платья каждой дамы, поохали и поахали над тем и этим.
Эсмеральда была рада, что девушки имели успех на первом балу и с ними не произошло ничего неприятного, но особого восторга не выражала. Герцог знает теперь ее тайну!
С тех пор как Эсмеральда едва ли не сбежала от леди Норвуд, приходилось подавлять неприятное беспокойство, то и дело поднимавшееся в ней. Если она позволит, это беспокойство победит и поглотит ее. А впрочем, с какой стати ее одолевают дурные предчувствия? Она не сделала ничего плохого: просто не сообщила о том, что герцог, возможно, хотел бы знать, но никого не обманывала и никому не обещала рассказывать о прошлом своей матери, поскольку это никак не влияло на способность выполнять обязанности, которые на нее возлагали.
В темном экипаже легко было избегать пронизывающего взгляда, но сейчас, снимая накидку, она то и дело смотрела в его сторону, а он – в ее. Когда он сбросил влажный плащ, ее слабая надежда на то, что он уйдет, не расспросив ее, погасла.
Эсмеральда гадала, о чем он думал, когда снимал перчатки. Знает ли он, что ее тревожит? Уверен ли в том, что скажет? Считает ли, что отказ ее матери подчиниться брату испортил ей репутацию? И как станет относиться к Джозефине, узнав, кто ее отец?
– Бенедикт, ты посидишь немного с нами перед уходом? – спросила Сара.
– Да, пожалуйста, – добавила Вера, взяв его за руку. – Давай еще поговорим про бал.
– Не сегодня, – буркнул Гриффин.
– Почему же ты в таком случае снял плащ? – весело улыбнулась Сара. – Для того, чтобы опять надеть, или это уже признак старости?
– Ни то ни другое, так что твои шутки неуместны. А теперь отправляйтесь наверх. Мне нужно кое-что обсудить с мисс Свифт, прежде чем я уеду.
– Я не хочу спать! А может, нам тоже стоит поучаствовать в ваших обсуждениях?
Гриффин вырвал руку:
– Нет, не стоит, но, если не хотите спать, можете посидеть в спальне и поболтать.
Вера поднялась на цыпочки и поцеловала брата в щеку.
– Спасибо, дорогой. Именно это я и хотела услышать.
Сара чмокнула его в другую щеку:
– Можно, мы пойдем в твою комнату? Она дальше других от спальни Эвелин, и мы не разбудим ее своим смехом.
Подхватив юбки, девушки направились к лестнице.
Время пришло. Больше никаких проволочек. Предстоит серьезный разговор с Гриффином.
Она глубоко вздохнула и встретила его взгляд, в котором не было ни гнева, ни разочарования. Он даже не выглядел озадаченным – скорее решительным.
– Пойдемте в мой кабинет, Эсмеральда.
Глядя в его невероятно синие глаза, она ощутила, как в нее вливаются непоколебимая сила и вера, что все будет хорошо. Как бы ни распорядился полученными сведениями, он не унизит ее.
Она кивнула и услышала, как хлопнула дверь одной из спален наверху.
Полагаясь на свою внутреннюю силу, она прошла мимо него и направилась по коридору к кабинету. Если даже герцог уволит ее, она выживет, как всегда.
Когда она вошла в кабинет, оказалось, что камин не разожжен, а лампы не горят. Слабый свет проникал внутрь только из вестибюля, да и то всего на несколько футов. Радуясь темноте, Эсмеральда прошла к окну и обернулась.
Гриффин остался стоять в дверях, глядя на нее. В этот момент она почти сдалась. Освещенный сзади лампой, горевшей в коридоре, он выглядел таким сильным, таким властным. Этот недосягаемый мужчина пленил ее сердце, и она не знала, как его освободить, у нее просто не хватало воли.
Гриффин, так и не сказав ни слова, широкими шагами подошел к ней, схватил в объятия и завладел губами. Эсмеральда задохнулась от неожиданности, испуганная и одновременно счастливая. Его губы оказались такими теплыми, гладкими и нежными, а поцелуй – медленным, чувственным и умелым. Неизведанное доселе наслаждение охватило ее, в глазах взорвались яркие искры, и она отдалась его ласкам без сопротивления.
В ее мечтах поцелуй был легким: короткое прикосновение губ к губам, – но все оказалось иначе. Этот поцелуй, требовательный, ищущий, продолжался долго, словно герцог хотел убедить ее, что так же жаждет целовать ее, как она ожидает его поцелуев.
Она инстинктивно закрыла глаза. Он притянул ее к широкой груди, обнял еще крепче, словно боялся, что кто-то ее отберет, и продолжил целовать: исступленно, как умирающий от жажды, – отчего груди ее набухли, низ живота заныл, а между ног стало жарко.
Почему-то Эсмеральда поняла, как сильно он хочет, чтобы она приоткрыла губы, и подчинилась. Его язык тут же скользнул внутрь, он застонал от наслаждения и стал медленно исследовать глубины ее рта.
Поцелуи сменяли друг друга: то страстные и долгие, то нежные и быстрые. Их дыхание, стоны и вздохи смешивались, становились все более чувственными.
Эсмеральда обвила руками шею Гриффина, позволяя крепче прижать ее к твердому мускулистому телу. Ее ладони легли ему на затылок, пальцы запутались в густых волосах, потом опустились на плечи. Она ощущала поцелуи на щеках, подбородке, шее и опять на губах. Руки его лихорадочно блуждали по ее телу: от груди до бедер и ягодиц, потом обратно к груди.
