Твоя Ольга4 июля 1971 г.
Герберт, мой дорогой, верный спутник!
Мне доводилось читать о людях, создающих безымянные произведения, так что никто не знает, кем эти творения созданы. Бывает, их создания никто никогда не увидит и не услышит. Такие люди, найдя где-нибудь в горах ямку в земле, вымытую ручьем, и выкладывают на ее дне орнамент из цветных камешков. Или в скалах, где дуют ветры, они находят щель и втыкают туда стеклянную трубочку, а то и две или три, и при ветре в них возникает музыкальный тон или созвучие. Во время отлива эти художники рисуют на песке картины, которые спустя несколько часов стирает прилив. Или не стирает, а уносит с собой? Вот уже несколько недель, как взорвали водонапорную башню, которую было видно с моего балкона. Высокая, выше многих домов, стройная, с широким резервуаром наверху, она была сложена из кирпича, а над резервуаром у нее была полукруглая шиферная крыша, и на ней – совсем маленькая башенка, тоже с полукруглой шиферной крышей. Красивая была башня. Но никому уже не нужная.
О запланированном сносе башни я прочитала в газете и, когда начались работы по подготовке взрыва, пошла туда и поговорила с мастером-взрывником. Старой женщине не отказывают в каких-то пустяках, вот и он охотно объяснил мне, каким образом устроит падение башни. Она не рухнет плашмя, а как бы сложится, надломившись сразу в нескольких местах. Взрыв поднимет тучу пыли, но не вызовет никаких разрушений вокруг. На другой день я опять ходила к башне, и в день взрыва тоже. Мастер-взрывник и рабочие меня уже знали, мой интерес был им приятен, так что они ничего не заподозрили, когда я подошла к уже открытым ящикам с динамитными шашками.
Теперь у меня есть три динамитные шашки, а вместо бикфордова шнура я возьму шерстяную нитку и намочу ее бензином. У меня есть все, что нужно.
Я взорву Бисмарка. С него все началось. Ты считаешь, что он сделал хорошее дело, – нет, это неправда. Может быть, люди задумаются об этом, когда он будет взорван. Но может быть, никто и не заметит жалкую кучку обломков и мусора, которая от него останется. Как не замечает никто орнамента на дне ручья или рисунка на прибрежном песке. Этим произведениям не нужны зрители – все равно они прекрасны и правдивы. Так же и поступки. С кем я могу поделиться своим замыслом? Только с тобой. Фердинанд хороший мальчик, я его полюбила, но он немного скучный. Они все теперь такие. У них есть готовые моральные суждения о прошлом и о настоящем, и, хотя их жизнь ограждена от опасностей и иметь нравственные принципы ничего им не стоит, они считают себя мужественными и этим кичатся. Мне бы хотелось, чтобы Фердинанд лучше распорядился своей жизнью, чем ты – своей и Айк – своей. Да только и его поколению тоже подай что-то не в меру великое.
А ты ведь и думать не думал, что я способна воровать динамит и взрывать памятники? По-твоему, я иду на безумную авантюру? Ты рад, что я затеяла безумное дело и теперь ты не один такой? Я пока не знаю, когда все совершу. Но с тех пор как я решилась это совершить, у меня все хорошо.
И я близка тебе.
Твоя ОльгаЯ дочитал последнее письмо и увидел ее, как наяву: даже в глубокой старости она держалась прямо, когда медленно проходила улицу за улицей под темным небом, в свете уличных фонарей, она несла сумку, в которой лежал динамит, зажигательный шнур и спички, затем, остановившись перед памятником, немного повозилась у его подножия. Я ощущал тишину, окружавшую ее, и слышал, как она говорит сама с собой, как тихонько напевает. Я услышал взрыв.
Я гордился ею. Какое счастье, когда жизнь, которой живет человек, и безумство, которое он совершает, находятся в гармонии, как мелодия и контрапункт! Тем более когда сводит их вместе сам человек!
Мелодией всей жизни Ольги была ее любовь к Герберту и сопротивление ему – исполнение надежд и разочарование. После сопротивления безумствам Герберта – безумный жест, в конце тихой жизни громовой удар – завершающий аккорд образовал собой контрапункт к главной мелодии ее жизни.