Лишь два из четырех джипа въехали в сам склад, где их уже ждали три бойца – верные псы Дэсмонда. Любители крови, как и хозяин.
– Виктор! У нас сегодня вечеринка! – воскликнул Дэсмонд.
Виктор – накачанный брюнет с разрисованным татуировками лицом – потер руки в предвкушении.
– Подарок дяди Абеля в багажнике! – скомандовал Дэсмонд.
Бойцы немедленно прошагали к багажнику джипа и стали вытаскивать «подарок». Это был один из Пастаргаев, татуировка яркой птицы на предплечье, как открытка с подписью – приятный комплимент. Мужчина был без сознания, лицо окровавлено, из плеча течет кровь. Он был ранен во время перестрелки в порту, и Абелю удалось заполучить живого Пастаргая. Мужчину усадили на металлический стул, прибитый к бетонному полу, и привязали по рукам и ногам.
Эрик вышел из машины и встал рядом с Робертом и Рудольфом.
– Дэсмонд, нам нужны сведения. Постарайся не убить его раньше времени, – сказал Роберт.
Дэсмонд насупился, вспомнив свой промах, когда нечаянно убил ударом кастета в висок одного дилера, толкавшего чужой мет на их территории без соответствующего разрешения. В тот раз им так и не удалось узнать, откуда был мет, но к счастью, он исчез с рынка также внезапно, как и появился.
– Эрик периметр чист. Бойцы расставлены, – отрапортовал Фидо.
С нынешнего момента Эрик стал серьезнее относиться к собственной безопасности. Конечно, в городе излишнее количество натренированных бойцов в черном привлечет внимание. Но лучше так, чем стать жертвой собственной беспечности.
Нина вышла из машины, не желая быть пленницей тонированных стекол. Взгляды мужчин тотчас же обратились на нее.
– Нина, оставайся внутри, – голос Эрика был непреклонен.
Нина упрямо уставилась на него.
– Вдруг я что-то услышу, – только и сказала она.
Мужчины озадаченно переглянулись, решая, как лучше поступить. Ну, а Нина уже взобралась на капот джипа, откуда представление было лучше видно. Не то чтобы она хотела что-то услышать или увидеть в этом Пастаргае, будет, конечно, неплохо. Но не это интересовало ее сейчас. Нина впервые встретила человека, испытывающего непобедимую тягу к насилию. Ее влекло к Дэсмонду с самой первой встречи. Даже будучи в сотне километров от него, она слышала его сердцебиение, чувствовала теплоту разгоряченной кожи и ощущала этот ни с чем несравнимый аромат удовлетворенного желания крови. У нее словно у самой зачесались руки, будто она сейчас примеряла кастеты, а не Дэсмонд.
Беднягу очень быстро привели в чувство нашатырем. Его рыжие кудрявые от природы волосы свисали паклями от запеченной крови, густая борода и усы окрасились в темно-бурый цвет, его лоб пересекала открытая запекшаяся рана, которую он явно получил от приклада.
– Ну, доброе утро, красавица! – воскликнул Дэсмонд.
Мужчина пришел в себя и, как только осознал, что прикован, а перед ним стоял сам Вояка-Дэсмонд, глаза его на округлились, и в них выступил страх. Но всего лишь на секунду. Военная выдержка тут же заставила взять себя в руки.
– Ну, и как зовут нашу красавицу? – Дэсмонд словно пел.
Мужчина молчал.
Звонкий удар пощечины раздался точно возле самого уха, заставив мужчину застонать.
– Это невежливо! Я пытаюсь быть воспитанным мальчиком и познакомиться! А ты молчишь! – Дэсмонд любил поболтать во время допроса.
Мужчина не ответил. Очередная громкая пощечина заставила согнуться. Он тяжело дышал, но боролся с болью.
– Симон, – раздался хриплый голос Нины. – Его зовут Симон.
Тотчас же все семеро мужчин обернулись на ее голос. Нина сидела на капоте, как ни в чем не бывало, и болтала ногами в воздухе.
– У меня иногда от нее мурашки ползут, – прошептал Рудольф Эрику.
Тот лишь ответил понимающим взглядом, мол, а я с ней живу, представь!
По удивленному выражению лица бедняги, Дэсмонд понял, что Нина права. А когда она ошибалась?
– Ну, что ж, Симон, так Симон. Какое-то педерастическое имя, тебе не кажется? – ухмыльнулся Дэсмонд.
Его бойцы посмеялись, обнажив требующие оскалы. Когда же придет их очередь почесать кулаки?
– Итак, Симон. На тебя возложена наиважнейшая миссия! Ты должен поведать нам о стольких вещах! Для начала: где Карим?
Разумеется, Симон молчал.
Дэсмонд перешел от шлепков к кулакам и нанес пару ударов под дых. Симон издал сдавленный стон и скорчился.
– Где Карим, Симон? Как нам его найти?
Но Симон был очень крепким бойцом. И Дэсмонду это нравилось. Такие крепыши очень многое могут стерпеть, а значит, гораздо дольше остаются в живых, а значит, с ними и веселиться можно дольше!
Через десять минут допроса нос Симона был сломлен, скулы разбиты, губы превратились в месиво после того, как по ним прошелся кастет. На полу валялись три передних зуба, но Симон не смог их разглядеть, потому что один глаз у него полностью заплыл, а второй заливала кровь от разбитого лба.
Дэсмонд подустал и передал эстафету одному из бойцов, а сам подошел к друзьям.
– Долго с ним провозимся, – вздохнул он.
– Черт бы их побрал! – выругался Рудольф. – Не может быть такого, что мы ничего из него не выудим!
– О, обязательно выудим! Сейчас Виктор поорудует немного ножичком, и Симон станет посговорчивее, – настрой Дэсмонда был оптимистичным.
Сзади раздался истошный вопль Симона.
– Я решил вырезать у него на спине имя моей мамы! – радостно объявил Виктор, полосуя спину Симона.
– Ты извращенец гребанный! Вечно ты на них имя своей мамки пишешь! Что она с тобой сделала?! – крикнул Дэсмонд.
Виктор обиженно уставился на своих товарищей.
– Ничего, она просто была чудесной женщиной, – объяснил он и снова взялся за «гравировку» на плоти.
– Ее звали Анна-Магдалина-Тереза. Он не скоро закончит, – добавил Дэсмонд.
Через пару минут крики Симона затихли, а на его лопатках красовалось кровоточащее имя матери Виктора, которая, наверняка, в эти минуты вертелась в гробу, как сумасшедшая, от подобной демонстрации сыновьей любви.
– Ну, Симон? Так где Карим? – Дэсмонд опустился перед Симоном на одно колено.
– Да пошел ты! – выплюнул тот грудным басом.
– О! Прогресс! Он заговорил! – воскликнул Дэсмонд. – Вот только на вопрос ты не ответил. Так что придется вырезать на тебе имена всех наших родственников.
– Черта с два ты найдешь его! – буркнул Симон и плюнул Дэсмонду на ботинки кровавыми слюнями.
Дэсмонд пришел в ярость и набросился на Симона с таким зверством, что едва не забил того до смерти.
Нина наблюдала за сценой, словно кто-то настроил интереснейший канал кабельного телевидения, а то у Эрика в телевизоре скукота смертная. Наконец-то, жизнь вне коробки перестала грозить тоской. Нина не понимала, почему каждый хруст, стон и удар вызывал у нее смешок. Он выходил, откуда-то изнутри, и вряд ли он принадлежал ей самой. Смеяться над человеком, испытывающим невероятную боль от сломленных костей и изорванных мягких тканей, могли только Монстры.
