Мик, делая снимки, без конца с ней говорил, утешая Анджелу и уверяя, что скоро все закончится. Однако Кейт прекрасно знала, что это не так. Впереди еще был долгий и нелегкий путь. Она внимательно разглядывала все, что было перед ней, подмечая и душевную муку на лице Анджелы, и то, как растрепаны ее волосы, а колготки испещрены брызгами грязи, и ее беспокойные взгляды на полосатую ленту, отмечавшую место упокоения малютки, – то есть все те детали, которые захочется узнать читателю, которые словно перенесут его на то самое место, где сейчас стояла Кейт. И пока у нее не получится об этом написать, оставалось лишь держать увиденное в голове.
Через пятнадцать минут Джон высунулся из своего вагончика и крикнул, чтобы они прекратили съемки.
– Еще разок щелкну, дружище! – взмолился в ответ Мик – этот извечный крик фотографа – и сделал еще несколько снимков, где Анджела склоняется над лентой и, протянув руку, касается ладонью земли.
– Всё, пожалуйста! Друзья… – снова крикнул Джон.
Кейт подошла к Анджеле и повела ее под локоть прочь, придерживая на глубоких колдобинах. Джо медленно последовал за ними, неся сумку миссис Ирвинг. Точно похоронная процессия.
35
Понедельник, 9 апреля 2012 года
Анджела
Выходные выдались очень непростые, но, к счастью, они все же прошли. Сегодня наконец Ник должен был отправиться на работу, и ей уже не придется ходить на цыпочках по дому. В субботу, когда Анджела сообщила ему, что ездила в Лондон и делала тест на ДНК, муж на нее сильно накричал – чего она, впрочем, от него и ожидала.
– Что?! Ты даже мне ничего не сказала, просто улизнула? – проревел он.
Анджела надеялась, что за стенкой никого нет дома.
– Перестань орать, Ник, – ответила она. – Соседи услышат. Послушай, ты был настолько занят и настолько озабочен своими рабочими делами, что мне не хотелось добавлять тебе лишних беспокойств.
Ник пристально поглядел на нее, пытаясь уловить вранье, однако Анджела стойко хранила лицо любящей женушки.
– Я просто не хочу, чтобы ты снова из-за всего этого расклеилась, – сказал он наконец, успокоившись. – И говорю я это для твоего лишь блага, Энджи.
При других обстоятельствах Анджела улыбнулась бы ему в ответ, поблагодарила, что он так заботлив, – однако сейчас ее на это не хватило. Все разом всколыхнулось у нее в душе, после стольких лет подняв наружу и надежду, и обиду, и давнишнюю его измену.
– Я вовсе не собираюсь кипятиться, Ник. Но есть нечто такое, что я просто обязана сделать. Ради Элис.
При упоминании этого имени Ник мгновенно замкнулся и скрылся у себя в гараже, выходя оттуда только для того, чтобы в молчании с ней пообедать или поужинать.
Дабы как-то выместить свой гнев, Анджела вычистила весь дом, орудуя пылесосом точно безжалостным оружием. С яростным стуком она врезалась в плинтуса и двери, щеткой пробивая себе дорогу по комнатам и кое-где оставляя позади сколы краски – при этом мысленно выкрикивая обвинения: «Ты вообще не хотел Элис! Это была просто цена, что ты заплатил за свою неверность! Вот что ты всегда к ней чувствовал!»
«Уверена, что ты не раз еще виделся с той женщиной».
Анджела сама себя ненавидела за эту мысль, однако все ее внутренние тирады неизменно заканчивались именно ею. И она ничего не могла с собой поделать. Эта догадка вечно таилась в закоулках сознания, чтобы снова и снова являться и ее терзать. Анджела ни разу не озвучивала это Нику. А вдруг он возьмет и все подтвердит? Что ей тогда делать? Уж лучше оставаться в неведении.
В ночь на воскресенье они легли спать спиной друг к другу, не пожелав даже «спокойной ночи». Анджела долго провалялась без сна, пытаясь подавить свои мрачные мысли, и наконец упала в беспокойный сон. Когда утром она тяжело пришла в себя, Ник уже лежал подле нее с открытыми глазами, тихо изучая потолок.
– С добрым утром, милый, – в силу привычки произнесла она.
Муж что-то буркнул в ответ.
– Сегодня утром Патрик завезет нам детей. Я подумала, что можно сводить их погулять в парке, – продолжила Анджела, уже нацелившись взять его измором.
Ник снова что-то пробурчал, все также глядя в потолок.
– О чем ты думаешь сейчас, Ник?
– О том, что этому не будет конца, – ответил он тихим безжизненным голосом. – Что это никогда не прекратится.
– Это?! Ты сейчас говоришь о нашей дочери? – вскинулась Анджела, сразу сев в постели.
Ник молча откатился от нее к краю, но Анджела не могла так этого оставить.
– Она – наша дочь. И мне необходимо знать, Ник, можем ли мы с Элис на тебя рассчитывать.
– Господи ты боже мой, Энджи! О чем ты вообще сейчас говоришь?! Что бы ни сообщила тебе полиция, это все равно будут печальные вести. Или окажется, что это не Элис – и тебя опять ждет пустота и разочарование, или это она – и это означает, что наш ребенок мертв. Послушай, Энджи, ведь это не вернет ее назад. Нам уже нет нужды ни в каких тестах. Наша дочь давно ушла навеки. И в самой глубине души ты сама это отлично знаешь, правда? Нам уже не надо никаких ни могил, ни костей, ни полицейских. Поздно уже все ворошить. Мы должны просто отпустить ее.
– Твое право так считать, Ник, но лично мне необходимо все узнать. Мне нужно точно знать, где она, – только тогда я смогу обрести покой и по-настоящему с ней проститься. Меня огорчает тот факт, что ты этого не хочешь, но меня это все равно не остановит, – заявила она, еле сдерживая растущую в ней бурю. – Я знаю, что ты никогда не относился к Элис так же, как я, – добавила она и тут же почувствовала, как Ник рядом напрягся.
– Что ты хочешь этим сказать?
Но она знала, что он и так хорошо все понял. Они уже долгие годы не возвращались к той ссоре, однако ее отголоски были такими же глубоко губительными, как ядерная зима.
– Я не хочу обсуждать это, Анджела. Черт, сорок лет уже прошло! Это была всего одна ночь, и я уже говорил, что очень о том сожалею. И больше мне нечего добавить. Попытки заставить меня страдать не вернут Элис. То, что с ней случилось, – не моя вина. Это не я оставил ее там одну.
Услышав, как Анджела ахнула от боли, Ник умолк. Он понял, что зашел слишком далеко. Чересчур далеко. Он потянулся ладонью к руке жены, разжал ее стиснутые в кулак пальцы.
– Господи, Энджи, зачем ты это делаешь? Зачем вынуждаешь нас говорить то, о чем придется пожалеть? Ты сама же знаешь, что я нисколько тебя не виню. Разумеется, нет.
– Я знаю, – отозвалась она. Но она сама винила себя. В конце концов, ведь это именно она оставила Элис одну.
Разговор на повышенных голосах затих в секунды – как и всегда происходили у них любые стычки, – однако молчание потом длилось гораздо дольше. После этих редких ссор оба чувствовали себя разбито, не в силах думать о чем-либо еще.
