Клуфтингер таял. Наконец разговор вошел в нужное русло: о безобидных мелочах повседневности. О делах в саду, о местной политике, о похоронах родительских знакомых, которых он помнил еще с детства. Он расслабился и некоторое время болтал непринужденно. Но постепенно на том конце брал верх материнский инстинкт.
— Ты не должен есть только размороженные продукты, это нехорошо. Тебе нужны салаты, зелень, свежее мясо, особенно при постоянном напряжении. Ешь фрукты, лучше яблоко утром, а с собой пару бананов. Недавно в программе о здоровье на третьем канале говорили, что бананы очень полезны. В них есть все, что требуется организму.
— Мама, я давно не ребенок.
— Да, да, но если ты питаешься неразумно, я ведь должна тебе сказать, разве нет? Приходи к нам на ужин, я приготовлю что-нибудь вкусненькое. Завтра сможешь?
— Не знаю. Как день сложится. Я позвоню.
— Ладно, но обещай, что постараешься. Чего тебе хочется?
Размышлять сейчас о том, чего бы ему хотелось съесть, оказалось уже слишком. Ничего. Он так сытно поел клецек… что, впрочем, не мешало ему то и дело клевать из коробочки с золотистым луком.
— Понятия не имею. Пусть будет сюрпризом. Так я завтра позвоню.
— Только не слишком поздно, чтобы я успела послать папу на рынок.
— Хорошо, мама. Ну, пока. Целую тебя.
— Буду ждать твоего звонка. И не забудь о бананах, они очень полезны. Спокойной ночи, малыш. Целую.
— И тебе спокойной ночи.
Клуфтингер взял пульт и «зашустрил» по каналам, как выражался сын. Слово Клуфтингеру не нравилось, а вот делал он это с удовольствием. На чем-то он остановился и сделал звук погромче.
Проснулся он без понятия, когда заснул. По телевизору передавали биржевые новости, он выключил его, поднялся и краем глаза заметил как с живота упала на пол пустая коробка из-под лука.
Заспанный, он машинально пошел в душ, почистил зубы, переоделся в пижаму. Когда он выключил свет в спальне, электронные часы показывали семь минут после полуночи. В желудке поднималась изжога. Больше никогда в один присест целую коробку датского жареного лука!
На второе утро без жены просыпаться было странно. Но он справился. Встал вовремя, не проспал. Хотя опомнился не сразу, когда его разбудил достающий до задницы звон будильника, а не ласковый голос Эрики. Завтрак он решил пропустить. И хотя на этом сэкономил время, но наметил себе на будущее — жирную пищу на ночь не есть.
— Доброе утро, фрейлейн Хенске, — поздоровался он с секретаршей, которая стояла в коридоре у ксерокса.
Душевное состояние у Клуфтингера было прекрасное, и не только потому, что он чувствовал себя мальчишкой, чьи родители уехали, оставив его одного дома, и тот должен выдержать испытание и доказать на деле свою самостоятельность. Настроение поднимал и случившийся в деле прорыв. Он наметил на сегодняшний день ряд четких шагов, которые выведут из неизвестности. Неизвестностью в последнее время он был сыт по горло.
— Отчет о прошлом Вахтера принесли? — крикнул комиссар вернувшейся секретарше в приоткрытую дверь.
Прежде всего его интересовали газетные заметки.
Сандра Хенске появилась на пороге с увесистой пачкой бумаг под мышкой.
— Вот. Я все скопировала для подшивки, — радостно сообщила секретарша. Она всегда позиционировала себя как человека тонко чувствующего и легко подстраивалась под настроение других, прежде всего, конечно, Клуфтингера. — Вчера кое-кто просидел допоздна, чтобы все подготовить.
— Спасибо. И по возможности — ближайшее время без звонков.
Комиссар открыл скоросшиватель и начал читать.
Первый лист оказался региональным вкладышем номера «Альгойер цайтунг» от 1.6.1975. Прикоснувшись к бумаге, Клуфтингер вспомнил, что даже газеты тогда выглядели иначе. В правом верхнем углу была отмечена статья «Их страсть — бактерии» с подзаголовком «Многообещающие таланты приходят из Альгоя». В ней говорилось о двух молодых студентах, Вахтере и Лутценберге, которые за свою исследовательскую работу получили спонсорскую премию отрасли пищевой промышленности. Далее в ответном слове скромный Роберт Лутценберг сказал: «Никогда не думал, что мы добьемся этого», а честолюбивый Филипп Вахтер заявил: «Меня никогда не покидало чувство, что мы стоим на пороге больших свершений». Еще приводилась цитата специалиста молочной промышленности: «Некоторые уже проводили исследования в данном направлении, но именно два альгойца нащупали многообещающий путь. Возможно, их окрыляла исконная близость к молочному хозяйству».
Клуфтингер закатил глаза: «Ну разумеется, все мы в Альгое — тайные молочные фермеры!» Но как бы то ни было, этот специалист оказался прав хотя бы в отношении Лутценберга: его родители трудились на сыроварне, и самого Роберта, по его же словам, «с детства завораживало, сколько всего можно сделать из обыкновенного молока! Йогурт, масло, сметана, сыр — все это когда-то было молоком».
Клуфтингер выписал пару специальных терминов на любимые листочки и пометил их знаками вопросов. Надо будет потом выяснить у экспертов. Сейчас его прежде всего волновали связывающие этих двоих дела, действия, события в тот отрезок времени.
Согласно следующей газетной публикации несколькими днями позже, уже в земельном листке, молодые люди познакомились во время учебы в институте. Кажется, об этом упоминала и Юлия Вагнер. Их объединили и повязали совместной работой честолюбие и творческий дух.
Вручение той премии было отражено еще в некоторых газетных заметках и специальных журналах. Постепенно картина вырисовывалась: Лутценберг и Вахтер являлись в первую очередь коллегами и только потом друзьями, подающими большие надежды в профессии — в этом сходились все. В Альгое они выросли по отдельности: Вахтер в Кемптене, Лутценберг в Вайлере. Встретились только в студенческие годы, в Мюнхене. Свела их совместная курсовая работа, которую они писали вдвоем. По окончании вуза перед ними открывались широкие перспективы во всех уголках Германии. Одно из предложений поступило от большой сети молочных предприятий с резиденцией в Кёльне. Напрямую в документах об этом не говорилось, однако у Клуфтингера создалось четкое впечатление: Лутценберг предпочитал заниматься наукой, а Вахтера манили большие деньги. Впрочем, это впечатление могло оказаться и ошибочным.
Клуфтингер поднялся из-за стола только за чашкой кофе и снова углубился в архив. Его снедало любопытство. Пришел черед узкоспециальных журналов, в которых публикации посвящались в основном научной и коммерчески перспективной составляющим их исследований. Комиссар пронесся по ним галопом, поскольку все равно ничего не понимал. Он хотел выискать лишь одно: причину, спровоцировавшую скандал, о котором рассказал Карл Шёнмангер.
Все начало проясняться с крошечной заметки в кёльнской «Генераль-анцайгер»[5] от января 1987 года. «Несколько обитателей дома престарелых пострадали от желудочно-кишечной инфекции», — вырвалась первая ласточка. Тут же последовали спекуляции, не стала ли причиной заболевания недоброкачественная пища. Несколькими днями позже появилось сообщение, что названный дом престарелых незадолго до того сменил поставщика молочных продуктов. Еще через пару дней выяснилось: именно те самые молочные продукты стали причиной отравления, поскольку с такими же симптомами за врачебной помощью обратились другие граждане. Круг сужался. В конечном итоге был вынесен вердикт: новый йогурт известной фирмы.
