Во время моего пребывания в колледже заботиться о пингвине мне помогали многочисленные помощники среди учеников, а во время каникул за ним присматривали Мария или Люк. Жизнь в колледже, как я уже говорил, состояла из повторений и рутины. Случались запоминающиеся дни, но большая часть времени уходила на работу и проходила незаметно. Многие дни казались совершенно одинаковыми и сливались в один день. Хуан Сальвадор прекрасно освоился в такой обстановке. Точно так же, как и ученики школы, он не возражал против рутины.
Я очень хорошо помню то утро. Я предчувствовал то, что мне скажет Люк, еще до того, как он открыл рот. Я прочитал в его глазах, что он мне хотел сказать.
Я только что вернулся из поездки на юг провинции, где я жил у друзей. Хуан Сальвадор остался на попечении семьи Люка. Я вернулся вечером, и было слишком поздно для того, чтобы побеспокоить Люка и навестить птицу. На следующее утро я пошел в административное здание за почтой. И встретил там Люка.
– Прости меня, пожалуйста, – произнес Люк. Я крепко сжал зубы и молчал. Мое сердце учащенно забилось. – Пока тебя не было, все у него было в порядке, но два дня назад он перестал есть. Я не стал волноваться, решил, что он отказывается от еды из-за сильной жары… – Люк замолк и потом продолжил: – Я похоронил его в саду. Не знал, когда ты вернешься, и потом, было слишком жарко. Прости меня.
Я кивнул. Считается, что англичанин всегда должен быть невозмутимым. Кроме того, меня воспитали с мыслью, что жизнь домашних животных рано или поздно подходит к концу. Я был реалистом. Однако в душе у меня что-то оборвалось.
– Спасибо за все, что ты сделал. Уверен, ты все сделал правильно, – выдавил я из себя, стараясь не выказывать своих чувств. Случилось то, чего я больше всего боялся. Он скоропостижно умер, и меня не было рядом.
Я должен был собраться с мыслями. Мне не хотелось никого видеть. Я вернулся в свою квартиру окольным путем через поля для регби, чтобы никого не встретить на своем пути.
Я медленно поднялся по лестнице и через окошко в двери посмотрел на террасу и реку, которая была с нее видна.
Каждый раз, когда я раньше подходил к двери террасы, я слышал топот лап пингвина, который в возбуждении бегал, радуясь моему возвращению. Эти звуки стали частью моей жизни точно так же, как звонки, отмеряющие школьные занятия, или перезвоны небольшого колокола, звавшего нас на церковную службу. Теперь меня встречала тишина. Ребята, которые приносили пингвину рыбу или приходили с ним пообщаться, больше не будут стучать в мою дверь. Я больше не услышу на террасе разговоры и веселый смех.
Я представил себе яйцо пингвина, лежащее далеко-далеко на каменистой земле около океана. Неожиданно скорлупа этого яйца треснула, и из него показалась голова маленького птенчика. Птенец сделал свой первый вдох. Потом птенец с трудом выбрался из скорлупы и сделал свои первые шаги. Родители птенца внимательно следили за своим чадом. Потом птенца стали кормить. Потом я увидел то, что произошло с Хуаном Сальвадором чуть позже. Пингвин подрос и подошел вместе со своими родителями к кромке воды. Волны океана бились о берег и пенились вокруг скал, бежали вверх по песку и камням, после чего снова откатывались назад. По сравнению с огромным и всемогущим океаном пингвин казался таким маленьким и беспомощным. Он колебался и не торопился прыгать в воду вслед за родителями. Он несколько раз подходил вплотную к воде, но не решался в нее нырнуть. Наконец он прыгнул в воду и впервые взмахнул крыльями, механизм работы которых эволюция оттачивала на протяжении многих миллионов лет. Он нырнул под воду, несколько раз инстинктивно взмахнул крыльями и вынырнул на поверхность уже далеко от опасных скал, о которые бились пенистые волны. Пингвин поплыл на поверхности, проверил клювом перышки, перевернулся, расправил крылья и пошевелил лапами. Потом лапами он причесал перышки на груди и спине. Волны океана вздымались, но он чувствовал себя совершенно спокойно и уверенно.
Потом я снова увидел пингвина. Вместе со своими собратьями он плыл далеко-далеко от берега. Волны были громадными, а штормовые тучи низко висели над линией горизонта. Штормило, поверхность океана была покрыта клочьями пены. Вместе с тысячами своих собратьев Хуан Сальвадор вынырнул на поверхность, чтобы подышать, затем снова нырнул в спокойные глубины океана и стал гоняться за рыбешками. Под водой пингвин совершенно не замечал бушующего на поверхности шторма. Расправив для баланса крылья, Хуан Сальвадо снова вынырнул на поверхность прямо перед огромной, нависшей над ним волной. Пингвин быстро ушел под воду, а волна с неистовой яростью стихии обрушилась на то место, где только что виднелась голова пингвина. Казалось, пингвин был духом океана, квинтэссенцией мастерства всех морских животных, существом, которому бушующая стихия не могла причинить никакого вреда. Он был не подвластен ни воде, ни ветру, был порождением водной стихии и всемогущей силы, венцом творения, созданным для такой жизни. Он был там, где ему суждено быть, и его жизнь была простой и понятной.
И потом я снова увидел пингвина, который стоял рядом со своей подругой и смотрел, как проклевывается яйцо. Сначала треснула скорлупа, а потом из яйца показалась голова его птенца. Я узнал поворот головы и клюва Хуана Сальвадора. Потом мизансцена сменилась, и я увидел следующую картинку. Был штиль, и пингвин плыл на глубине в толще спокойной прозрачной воды, сквозь которую сверху пробивались яркие лучи солнечного света. Неожиданно на поверхности воды появилось что-то черное, и лучи света исчезли. Это был разлив нефти. Разлив все больше распространялся по поверхности воды, словно черная, удушающая липкая туча, несущая смерть. Эта туча окутывала вынырнувших на поверхность пингвинов, ослепляла и душила этих прекрасных птиц. Это было словно сошедшее на воду исчадие ада, страшный монстр нового, индустриального века, выпущенный людьми из недр земли. Нефтяной разлив был гораздо опаснее самой страшной бури, потому что пингвины не могли и не знали, как от него защититься. Птицы начали паниковать, они почувствовали страх приближающейся смерти. Они всплывали на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха, и умирали, а течение и ветер прибили их мертвые тела к берегу. Это было ужасно.
Потом я увидел Хуана Сальвадора на пляже, в биде, в авоське; увидел его в ванне и в автобусе. Я увидел, как он плавает в бассейне и ест рыбу из рук Марии. Я почувствовал прикосновение его перьев, когда он прижимался к моей руке. Я ощутил тяжесть его головы, которую он положил мне на ногу перед тем, как заснуть. Потом пингвин поднял голову, посмотрел на меня полным жизни взглядом, потряс головой, после чего он отряхнулся всем телом и потряс хвостом, а потом снова прикорнул на моей ноге.
Пингвин умер. Дух Океана меня покинул навсегда. У меня перехватило дыхание, и на глаза навернулись слезы.
– Я так люблю тебя, маленькая птичка, – прошептал я. – Я тебя никогда не забуду. Никогда, до самой моей смерти. Теперь ты снова можешь быть вместе со своей семьей и собратьями, с которыми уже никогда не расстанешься.
Кто знает, может быть, мне не стоило брать его, когда мы встретились на пляже в Пунта-дель-Эсте? Быть может, мне надо было уже тогда покориться воле природы, которая закончила бы начатое людьми дело и убила бы пингвина? Или мне не стоило его бросать одного в школе, не надо было отправляться в далекие странствия? Какой смысл во всех этих путешествиях, целью которых было потешить собственное эго? Мне тогда, на пляже, надо было просто пройти мимо. И почему мне так больно, когда его уже нет рядом? Мне казалось, что я его предал. Он сел в лодку Харона и переплыл реку Стикс, а плату Харону за его переправу плачу я. Пингвин теперь очень далеко от меня, я не смогу отплатить ему за все те минуты радости, которые он мне подарил. Ум человека рационален, а его чувства иррациональны. Чтобы найти баланс между наплывом чувств и здравым смыслом, люди пишут некрологи и говорят теплые слова про умерших во время похорон. В данном случае я не собирался писать некролог и не имел возможности вспомнить умершего во время похорон.
