Медовый месяц они провели в Париже. Как замечательно было наблюдать за Сесиль, когда она вскрикивала от восторга, чувствовать её маленькую ручку, сжимавшую его, при виде Лувра, Нотр-Дама, уличных кафе, ослепительных магазинов! Он настоял на том, чтобы она купила себе полный гардероб, и через неделю она превратилась в очаровательную парижанку. Они погрузились в вихрь развлечений. Обед здесь, обед там. Все хотели познакомиться с «lа belle Madame Mendelson». Ротшильды, Джеймс и Бетти, устроили в их честь великолепный приём. Естественно, с момента их приезда в Париж рядом с ними всё время был Шопен. Он всё ещё не мог прийти в себя от своего успеха в качестве модного учителя музыки. «Моn cher Felix, ты знаешь, сколько я получаю за урок? Двадцать франков!..» Издатели начали покупать его сочинения. Он снял элегантную квартиру на Chausse d'Antin, приобрёл экипаж и слугу — естественно, поляка, — гардероб денди и четыре дюжины пар белых перчаток. Конечно, Феликс хотел ввести Сесиль в мир космополитической аристократии, в котором он вращался. И так получилось, что однажды вечером они все отправились на soiree dansante[77], даваемый принцессой Потока, и там была Мария...
Удар есть удар, и не важно, от чего он получен — от боли или от удовольствия. Феликс сразу заметил её, окутанную в облачко белого тюля и, как всегда, окружённую толпой вздыхателей. Он знал, что она видела его, но, к счастью, в этот момент танцы были в разгаре и он смог увести Сесиль. Два часа спустя, когда он шёл в буфетную взять ей бокал шампанского, он почувствовал на своём пледе чью-то руку. Мария ждала его, спрятавшись за бархатную портьеру. Как бледно было её лицо, какими огромными были глаза!
— Теперь у тебя красивая жена и, может быть, ты забывать меня, нет? — прошептала она ему на ухо. — А я всё ещё любить тебя...
И прежде чем он понял, что происходит, её рот с грацией змеи покрыл его губы в поцелуе, похожем на глоток какого-то околдовывающего и обжигающего напитка. И она исчезла...
— Дорогой, о чём ты думаешь? — Голос Сесиль вырвал его из воспоминаний. — Твой кофе стынет.
— Я думал о том, как прекрасно мы провели время в Швейцарии, когда уехали из Парижа. — Из таких маленьких обманов складывается семейная жизнь. — Помнишь ту крошечную деревню с игрушечными домиками и нашу гостиницу, похожую на часы с кукушкой? А речку, где я ловил рыбу?
— И ни разу ничего не поймал, — добавила она, подмигнув.
— Потому что рыба смотрела на тебя, вместо того чтобы клевать на мою приманку и ловиться, как ей положено.
— Давай вернёмся туда летом, — предложила она импульсивно.
— Я бы с удовольствием. В Швейцарии есть что-то уникальное. Это Вселенная в миниатюре. Чувствуешь, что находишься в другом мире — в мире красоты и мира. — Он поставил чашку на маленький столик. — Я, пожалуй, выпью коньяку.
Она взглянула на него с любопытством, но поднялась, чтобы дёрнуть за шнурок. Появился Густав и через минуту вернулся с бутылками на серебряном подносе.
Феликс пригубил коньяк, после того как согрел бокал в своих ладонях.
— Я знаю, ты думаешь, что я на пути в ад, — усмехнулся он, поймав её тревожный взгляд, украдкой брошенный на него.
— Вовсе нет, — возразила она, возвращаясь к вязанью.
— Нет, думаешь, — настаивал он. — Я могу прочесть это на твоём лице. Ты уже видишь себя женой пьяницы и собираешься храбро встретить эту неизбежность. Моя маленькая дочь пастора, — поддразнил он.
— Коньяк — орудие Сатаны, — твёрдо сказала она. — И нет ничего плохого в том, чтобы быть дочерью пастора.
— Даже наоборот. Но это создаёт такие возвышенные эталоны добродетели, что ни один мужчина не в состоянии жить в соответствии с ними. — Он улыбнулся. — Знаешь ли ты, почему я выпил напёрсток этого дьявольского коньяку? Потому что сегодня девять месяцев, как мы поженились.
— Значит, ты помнишь! — вскричала Сесиль. — О, дорогой! — Она отбросила в сторону вязанье и присела рядом с ним на софу. Она чуть не плакала от радости. — Я думала, ты забыл.
— Ты, как всегда, неправильно судишь обо мне. — Из жилетного кармашка он достал маленькую коробочку. — Я не только не забыл, но даже принёс тебе небольшую безделушку. Конечно, она слишком дорогая, и мне пришлось поторговаться...
— Теперь ты смеёшься надо мной! — покричала она, вырывая у него коробочку. Конечно, он смеялся над ней, но это была его манера, и она не обижалась. Он помнил об их дате, он не устал от неё, как бывает со многими мужьями после медового месяца... — О, Феликс! — выдохнула она, уставившись на украшенную бриллиантами камею. — Тебе не следовало этого делать!
— Ты так думаешь? Ну что ж, наверное, ты права. Она слишком дорогая, и я, пожалуй, отнесу её обратно. — Он притворился, что хочет отнять брошь, но она вцепилась в неё и прижала к груди. — Теперь я уверен, что ты вышла за меня замуж только из-за денег. Ну что ж...
— Она мне очень нравится! Очень, очень! — снова вскричала она, прикалывая брошь к платью. — И ты тоже. — Она обвила руками его за шею. — Я думаю, что ты самый замечательный, самый красивый, самый...
Она целовала его в щёки, в уши, в уголки рта жадными короткими поцелуями, которые доставляли ему жгучее удовольствие. Она ерошила ему волосы, прижималась всё ближе и ближе, играя в игру, которая была одновременно чувственной и невинной. Постепенно ощущение её юного тела воспламенило его плоть. Теперь он целовал её шею, розовую мочку уха, гладкое тёплое горло, а она издавала короткие вскрики протеста и наслаждения. Его мускулы напряглись, кровь закипела в жилах. Он поднял её на руки и понёс, протестующую и смеющуюся, наверх, в их спальню.
— Я покажу тебе, как будить зверя в мужчине! — прорычал он, бросая её на кровать.
В ту ночь они были счастливы. Счастливее, чем когда-либо раньше. Она отдавалась самозабвенно, со страстью, которую он раньше никогда не находил в ней. Впервые её чувственность сравнялась с его собственной, поскольку теперь в её ласках не было сдержанности. Позднее, лёжа рядом с ним, она всё ещё бормотала то ли слова любви, то ли молитву: «Я люблю тебя, люблю, люблю...» Наконец она уснула, уткнувшись в его плечо.
И снова в молчании ночи его не покидали мысли. Да, теперь он действительно чувствовал себя счастливым... Он узнал, наконец, что эта красивая и скромная дочь пастора, эта бережливая домохозяйка была способна на страсть. Она была его безраздельно и навсегда. Он хотел, чтобы она была рядом с ним до конца жизни. Он больше не жалел ни о чём — ни о чём! — из своего прошлого. Хотел только сделать её счастливой, зажечь радостные искорки в её голубых глазах... Она его жена, а он её муж. Они одно целое — и душой и телом. О да, перед ними стояла Жизнь со всеми её проблемами, с банальностями и тайными разочарованиями, но они любили друг друга и будут любить всегда. Вместе они совершат путешествие по аллеям Времени — рука в руке, с сердцами, бьющимися в унисон...
