Мисс Келли расхохоталась.
— Вы похожи на дурочку. Или на шлюху при храме.
— По-вашему, этот танец некрасив?
Покачиваясь из стороны в сторону, я неожиданно осознала, что уже видела нечто подобное на сцене — танец цыганки в опере Мазилье, — и принялась соединять одно с другим. В Индии, на маскараде, мне как-то раз довелось изображать цыганку. «Да-да, вот оно!» — билось в мыслях, пока я танцевала.
— Несомненно, у вас есть талант, — объявила мисс Келли. — Только я не уверена, что правильный.
В моей собственной гостиной актерские таланты пригождались в полной мере; откровенно говоря, их даже не хватало. Слабенький детский голосок неожиданно оказался достоинством, а не недостатком. Граф Мальмсбери был очарован тем, как сидит на мне платье с низким вырезом — не висит, как на вешалке, а облегает пышную грудь; о моем неанглийском произношении он ни слова не сказал. Довольно скоро граф вышел из роли заботливого папаши и начал заявлять на меня иные права, и тут пришлось пустить в ход все свои таланты и изобретательность, чтобы удержать его на расстоянии.
Я разучивала в его присутствии танцы: нарочно медлила в позе умирающего лебедя, позволяла платью соскользнуть с плеча честолюбивой куртизанки; я веселила графа пляской молодой селянки, услаждала его, на миг являя взору щиколотку либо икру. Стоило моему покровителю подобраться ко мне слишком близко, как я принималась льстить и взывать к его чувству чести. Я играла роль доверчивой и чувствительной молодой актрисы, бесконечно благодарной за отцовскую заботу, и графу было непросто со мной спорить.
Сеньор Антонио Эспа был уроженцем Испании. Он воплощал в себе самую суть испанца — романтического, яростного и страстного; был обладателем смоляной шевелюры и сверкающих глаз, как положено выходцу из его страны. Сеньор Эспа работал за кулисами Королевского оперного театра, и ни один спектакль не обходился без его участия. Он обучал балерин тонкостям испанского танца, пытаясь вдохнуть пламя в их выступления. Если в какой-нибудь новой постановке звучала испанская речь, сеньора Эспу приглашали, дабы придать сцене большую достоверность. Порой, если у него лежала к тому душа, он обучал танцам частным образом. К нему-то я и прибыла, в студию на Ковент-Гарден, с рекомендательным письмом от мисс Келли.
Меня встретил не слишком молодой мужчина с крашенными в черный цвет волосами, намечающимся брюшком и широкой бочкообразной грудью. Хоть я и была слегка разочарована, показать этого не осмелилась. Сеньор Эспа был облачен в узкие черные штаны и короткую куртку; также на нем были сапожки с высокими каблуками. Меня поразили его густые брови — и невероятное чувство собственного достоинства.
Он провел меня в студию, где стены были увешаны зеркалами, а в углу праздно сидел гитарист.
— Aqui[24]. Встаньте прямо! — велел сеньор Эспа, стукнув тростью в пол.
Прочитав рекомендательное письмо, он с суровым выражением на лице обошел меня по кругу.
— Сеньора Келли полагает, что у вас есть способности.
— Она слишком добра, — ответила я.
Сеньор Эспа сверкнул на меня глазами и опять стукнул тростью.
— Вы умеете танцевать? Si или no?
— Умею.
— Es serioso?[25]
— От этого зависит моя жизнь.
— Миу bien[26],— сказал он. — Начнем сразу. Позвольте, я покажу.
Сеньор Эспа щелкнул пальцами, и гитарист заиграл. Сеньор с виду был неказист, но в танце совершенно преобразился. В течение нескольких мгновений он мог передать и гнев, и страдание. Густые брови сошлись к переносью, где залегла глубокая складка. Руки были точно птицы — они танцевали, порхали, отчаянно метались. Каблуки выбивали дробь ярости и желания, и сеньор Эспа даже сделался неожиданно красив. Когда танец закончился, его лицо блестело от пота, влажные черные пряди прилипли ко лбу.
— А теперь — вы. — Он указал на центр комнаты. — Забудьте, что вы — дама. Надо начать все с самого начала. — Тут он постучал тростью мне по спине. — Стойте прямо. Еще прямее. И подбородок выше. Выше! Смотрите мне в глаза. Aqui. Не отводите взгляд. Поднимите руки над головой. No, по! Не так. Вот как надо.
Когда я наконец встала, как требовалось, сеньор Эспа велел:
— Ahora[27] так и стойте. Ahora глядите мне в глаза.
Он пошел вокруг, ни на секунду не отводя взгляда от моего лица.
— Как себя чувствуете в такой позе?
Едва я подняла руки, как бюст выдался вперед еще больше, а диафрагма открылась. Я с наслаждением вдохнула — глубоко, целиком наполнив воздухом легкие. От этого ощутила себя каким-то могучим первобытным существом. И в то же время было неуютно: я оказалась совершенно открытой, незащищенной.
— Разведите пальцы, — велел сеньор Эспа. — Bueno, bueno[28]. Но в следующий раз оставьте корсет дома.
Неделя шла за неделей, и рыцарские чувства графа Мальмсбери ослабевали под напором вожделения. Сколько я ни взывала к его стремлению отечески опекать меня и защищать, это стремление истощалось. Делать нечего — приходилось позволять графу все больше и больше. Ему разрешалось целовать мне руки, запястья, шею. В целом я полагала, что щедрость моя безмерна. Я ему льстила, я его развлекала. Чего ему еще? Вполне достаточно. С какой стати он воображает, будто мне нужны его поцелуи?
Каждый раз, когда его губы на мгновение касались моих, мне становилось до боли грустно и горько. После вечера, проведенного в сражениях с вожделеющим графом, я бродила по комнатам совершенно безутешная.
— Пока страсть пылка, собирайте драгоценности, — советовала Эллен.
— Я не куртизанка!
— Будьте практичны.
— Уйдите! — гнала я ее.
Как-то раз, оставшись одна, я вывернула на постель содержимое шкатулки с драгоценностями. Среди прочих безделушек лежала дорогая, с любовью подаренная вещица, завернутая в голубой шелковый лоскут. Брошь в виде бабочки — подарок Джорджа.
Не удержавшись, я развернула шелк, внимательно рассмотрела тонкую работу. Бабочка была из серебра и ляпис-лазури, в синие крылья было вставлено по яркому топазу, по краям сверкали крошечные алмазы. Брошь была почти точной копией той настоящей, живой бабочки, которая появилась на свет у Джорджа в каюте.
После того как мы расстались, я пыталась позабыть Джорджа, изгнать его из памяти навсегда. Однако порой доходили о нем вести; а случалось, мне снились сладкие, восхитительные поцелуи, и горьким бывало пробуждение. Как я слышала, Джордж недавно отплыл в Индию.
