— Полагаю, недолго. Мы договорились встретиться в тот же день попозже, ибо она готовилась к вступительному слову на диспуте и на разговоры у нее не было времени.
— Понятно, — сказала Фидельма. Потом улыбнулась. — Ну что же, больше мы не будем тебя задерживать.
Торон поклонился каждому из них. Не успел он сделать несколько шагов, как Фидельма тихо окликнула его:
— Кстати, не виделся ли ты недавно с Вульфриком?
Торон круто обернулся, сдвинув брови. Фидельме показалось, что она различила панический страх в его глазах — но спустя мгновение его лицо застыло, как маска, и монах недоуменно нахмурился.
— Помнишь, это тот самый мерзкий тан, которого мы встретили по дороге сюда? Тот самый, который похвалялся тем, что повесил монаха из Линдисфарна.
Торон прикрыл глаза, словно пытаясь понять скрытый смысл слов Фидельмы. Она продолжала улыбаться, глядя на него.
— Я… кажется, я видел его.
— Он, кажется, один из дружинников Альфрита, — добавил Эадульф, как бы помогая ему вспомнить Вульфрика.
— Вот как? — произнес Торон так, словно его это не слишком интересует. — Нет, я не видел его в последнее время.
Сестра Фидельма, уже повернувшись и направившись к школе, бросила через плечо:
— Недобрый он человек. Из тех, за кем нужен глаз да глаз.
Эадульф поспешил за ней, но заметил, что Торон остался стоять, приоткрыв рот и тревожно сведя брови, и глядит им вслед.
— Разумно ли было вызвать у него настороженность? — прошептал Эадульф, хотя их уже нельзя было услышать.
Фидельма терпеливо вздохнула.
— Он все равно не скажет нам правды. Пусть думает, что мы знаем больше, чем то есть на самом деле. Иногда таким способом можно встревожить человека и заставить его совершить такие поступки, какие в ином случае он поостерегся бы совершать. А теперь давай посмотрим, что там делает Сиксвульф.
Они нашли Сиксвульфа в библиотеке, погруженного в чтение. Увидев их, он явно заволновался.
— Совершенствуешь свой ум, брат? — осведомился Эадульф с веселой иронией.
Сиксвульф захлопнул книгу и встал. В его движениях сквозила какая-то нерешительность, как если бы он хотел сказать что-то, но не мог преодолеть смущения. Тем не менее жажда знаний одержала верх.
— Мне хотелось узнать кое-что об ирландских обычаях, сестра Фидельма. Принято ли у вас, чтобы влюбленные обменивались подарками? — спросил он напрямик.
Фидельма и Эадульф переглянулись удивленно.
— Такой обычай у нас есть, — серьезно ответила Фидельма. — Ты хочешь кому-то преподнести такой подарок?
Сиксвульф покраснел еще больше, пробормотал что-то и поспешно удалился из мрачного библиотечного покоя.
Фидельма с любопытством нагнулась над столом и раскрыла книгу, которую читал Сиксвульф. Ее губы расплылись в улыбке.
— Эллинская любовная поэзия. Хотелось бы знать, что затевает молодой Сиксвульф? — задумчиво проговорила она.
Эадульф мрачно откашлялся.
— Я полагаю, сейчас самое время отправиться на поиски Ательнота.
Фидельма положила книгу на место, ибо смотритель библиотеки встревожился и направился к ним.
— Наверное, ты прав, Эадульф.
Однако Ательнота не было, во всяком случае в обители. Эадульф спросил у привратника, не выходил ли этот брат куда-нибудь, и привратник тут же все рассказал. Он сказал, что брат Ательнот выехал из монастыря сразу же после того, как колокол прозвонил к утренней молитве, что он, как ожидается, вернется ближе к вечеру. Больше того, привратник сообщил с заговорщицким видом, что Ательнот взял лошадь из королевской конюшни и при этом о ее пропаже никто не заявлял.
К тому времени, когда колокол прозвонил к обеденной трапезе, Ательнота все еще не было.
Наконец Фидельма решила, что придется им подождать до завтрашнего утра, чтобы допросить Ательнота, если, конечно, этот исчезнувший монах, как обещал, вернется в обитель.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сестра Фидельма плавала в хрустально чистой воде, покачиваясь на теплых ласковых волнах, под сияющим лазурным небом, и золотой диск солнца был ярок и высок. Его лучи согревали воду. Было слышно, как щебечут птицы в зеленых кронах на берегу. Она пребывала в покое и согласии с миром. Вдруг словно что-то схватило ее за ногу, лодыжку будто оплело водорослями. Она попыталась стряхнуть их, но нога запуталась еще больше, и Фидельму потащило вниз. В глазах стало меркнуть. Ее увлекало ко дну, тянуло безжалостно в пучину. Она боролась, сопротивлялась, пытаясь вдохнуть воздух, билась…
И проснулась вся в поту. Кто-то тряс ее, а она сопротивлялась этому настойчивому усилию.
Сестра Ательсвит стояла над ней, держа в руке подсвечник с горящей свечой. Фидельма заморгала. Ей понадобилось одно мгновение, чтобы прийти в себя, и тогда она подняла руку, чтобы утереть пот с лица.
— Тебе приснился страшный сон, сестра, — с укоризной сказала старая domina.
Сестра Фидельма зевнула, заметив, что ее дыхание оставляет видимый след в воздухе при свете мерцающей свечи. Было еще темно, и утренняя стужа заставила ее поежиться.
— Я потревожила гостей? — спросила она. Потом сообразила, что domina не стала бы будить ее только потому, что ей что-то приснилось, и добавила: — Что случилось?
В сумрачном свете было трудно определить выражение лица сестры Ательсвит.
— Ты должна пойти со мной, сестра. Немедленно.
Монахиня говорила шепотом. Голос у нее был сдавленный, как будто ее держали за горло.
Нахмурившись, Фидельма откинула одеяло, и ледяной холод раннего утра обжег тело.
— Могу ли я одеться? — спросила она, придвигая к себе облачение.
— Поторопись. Настоятельница Хильда ждет тебя, и я уже послала за братом Эадульфом.
Теперь голова у Фидельмы заработала быстро.
— Еще кто-то умер от желтой чумы?
— Не от желтой чумы, сестра, — ответила domina.
Тут уж Фидельма, поспешно натянув платье и покрывало поверх ночной одежды, последовала за взбудораженной сестрой Ательсвит, которая указывала путь, высоко держа свечу.
К ее удивлению, сестра повела ее не к покоям настоятельницы, но в сторону мужской спальни, остановилась у двери очередной кельи, потом распахнула ее, отведя глаза, и жестом велела Фидельме войти. Едва войдя, Фидельма поняла, что уже бывала здесь. Келья была освещена двумя свечами.
Первый, кого увидела Фидельма, был встрепанный Эадульф со взъерошенными волосами и еще сонным удивленным лицом. Позади него стояла сухопарая настоятельница Хильда, сложив руки и опустив голову.
