— Мы едем в «Плющ», — сказал он водителю и, повернувшись ко мне, добавил: — Если вы не возражаете.
Я с радостью согласилась.
— Я там никогда не была, но дядя Джин очень любил этот ресторан. Он обещал, что сводит меня туда.
Повисло молчание. Я испугалась, что сморозила глупость, но тут Джон Брэдшоу насмешливо улыбнулся:
— Значит, я выполню обещание за него.
Какое-то время мы молчали. Наконец я открыла рот:
— Вам понравился фильм?
— Очень понравился. Хотя не настолько, как вам.
Я вдруг почувствовала себя деревенщиной — так легко купилась на этот фильм.
— Мне показалось, что Кора всех там затмила, — быстро заговорила я.
— Да, — согласился он, — я очень ею доволен.
Больше ничего мне в голову не приходило.
Мы подъехали к ресторану. Построенный из розового кирпича и окруженный выгоревшим на солнце частоколом, с кованой мебелью, обитой ситцем, он выглядел чудесно. При виде этого великолепия я почему-то представила себе французскую ферму, но вслух этого не сказала. Ведь я никогда не была во Франции.
Метрдотель провел нас к столу. Официант принял заказ на вино, и снова повисло молчание. Я заговорила о своем агентстве — это единственное, что пришло мне в голову. Рассказала о том, что случилось с Энрико Моралесом и Ким Хеленс, потом про Тони Маки, который уехал на Шри-Ланку, не предупредив меня. Я понимала, что несу чушь, но на меня что-то нашло, и я никак не могла остановиться.
Меня остановил Брэдшоу. Он внезапно наклонился вперед и взял меня за руку.
— Я все время думаю о вас.
Мне показалось, что я ослышалась. Я смотрела на наши руки. Его — белая, холодная, с прекрасным маникюром. Моя же показалась мне бесформенной, нелепо-розовой.
Я посмотрела на него. Он грустно улыбнулся и внезапно сильно постарел. Мне сразу вспомнился папа.
— Наверное, это все ваша валентинка.
— Простите меня. Это была очень, очень глупая шутка.
— Не говорите так, — сказал он.
Официант принес вино, и Брэдшоу убрал руку.
Он выпил вина и осторожно отодвинул бокал. И тут завесу молчания прорвал нескончаемый поток слов.
Он рассказал мне о Лорейн, своей жене. О том, как его словно поразило молнией в тот момент, когда он впервые увидел ее. Как они были счастливы целых двадцать пять лет и как она неожиданно заболела. И как он тосковал по ней, когда она умерла.
— Мне казалось тогда, что жить дальше незачем. Но я все-таки жил, хотя бы ради Аманды.
Я подумала о папе, о том, что случилось бы с ним, если бы мама умерла. Стал бы он жить ради меня?
— Вам, наверное, было очень одиноко.
Это единственное, что я могла сказать.
— Да. И я никогда не пытался избавиться от этого чувства. Я не слишком общительный человек. Я знал: то, что было у нас с женой, не повторится больше никогда.
Потом он посмотрел на меня и медленно произнес:
— Молния так редко бьет дважды в одно и то же место.
Я чувствовала, что лицо у меня пылает. Я знала, что он сейчас скажет, испугалась этого. Извинившись, я встала и пошла в туалет и долго разглядывала в зеркало незнакомую мне женщину в серебристом платье от «Прада».
Когда я вернулась за стол, Брэдшоу не стал возобновлять разговор. Вскоре нам подали ужин, и за едой он держался очень мило, но слегка небрежно, как, наверное, вел себя с клиентами. Он рассказывал мне захватывающие истории о славных голливудских временах, и напряжение мое стало спадать. Я даже смогла сделать вид, что предыдущего разговора не было.
Поздно вечером лимузин доставил меня обратно к офису. Брэдшоу вышел из машины и проводил меня до входной двери.
— Спасибо, — сказала я. — Это был незабываемый вечер.
Он снова поцеловал мне руку.
В ту ночь я не могла уснуть. Я вспоминала, как он смотрел на меня, его холодную руку, лежащую поверх моей. Я твердила себе, что ошиблась, что неправильно поняла его, но знала, что никакой ошибки нет.
Я была изумлена. И польщена. И тронута. И при этом знала, что совершенно этого не заслуживаю. Джон Брэдшоу ошибался с самого начала. Что бы он ни воображал, какие бы видения ни посещали его, это не я. Он меня совсем не знает. Просто пришла пора. Он столько лет был одинок, столько лет прожил за глухой стеной. Он сам сказал, что необщителен (мне сразу вспомнилось, что в списке десяти самых ужасных людей в Голливуде он стоял под номером один). И он слишком горд, чтобы самому сломать все это, чтобы самому сделать первый шаг. И тут появилась я со своей идиотской фотографией и валентинкой — это я его растормошила, я сделала первый шаг.
Я больше не старалась уснуть. Необходимо решить, что же теперь делать. Я боялась. Не могла понять, хочется мне или нет, чтобы события развивались дальше. Несмотря на возраст, Брэдшоу всегда мне нравился, меня привлекало ощущение угасающей энергии, исходившее от него. И его уязвимость, которую в тот вечер я увидела, была так трогательна. Но есть и другая его сторона. Я не могла забыть его надменность, леденящую холодность, взгляд, брошенный на меня в магазине «Хьюго Босс», все, что происходило до того, как он начал «все время думать обо мне». И еще я все время вспоминала старческую пигментацию на его руках с наманикюренными ногтями.
Мысль о том, чтобы оказаться с ним в постели… Я гоню ее от себя, не хочу ничего представлять. И все-таки невольно думаю о том, как это могло быть.
Стеф и Лори позвонили утром. Обеим хотелось узнать, как прошла премьера. Ни одной из них я не рассказала, что случилось потом, даже Лори, несмотря на мое обещание. У меня не хватило духу говорить об этом, слишком все странно. Я просто сказала им, что все оказалось просто замечательно.
Джон позвонил мне домой на другой день. Он снова был очень сдержан, угрюм и холоден. На мгновение мне снова показалось, что я тогда неправильно его поняла. Но потом он произнес:
— Когда я снова увижу вас? Вы можете поужинать со мной в пятницу?
Я растерялась, но потом ответила:
— Да, конечно, с большим удовольствием.
Когда я приехала в офис в понедельник утром, меня там поджидал Гари.
— Я слышал, ты встречалась с Джоном Брэдшоу в пятницу вечером.
— Ну, это ни для кого не секрет.
Гари вытащил журнал — самую жалкую дешевку из тех, что стоят на газетных стендах, — на обложке поместили фотографию, на которой мы с Джоном Брэдшоу выходили из «Плюща», и заголовок: «Это его внучка?»
— Тебе не стыдно, Гари? С каких пор ты подписываешься на подобные журналы?
Он побагровел.
— Что ты вытворяешь, черт побери? — закричал он. — Зачем ты водишь за нос этого беднягу?
