— Потому что ты хотел убить меня! Потому что ты собираешься…
— И что же я собираюсь сделать? — перебил он, провоцируя ее. Она вся напряглась, но в конце концов решилась ответить.
— Ты собираешься изнасиловать меня! — бросила она ему в лицо обвинение.
Губы палача растянулись в мягкой, доброй улыбке. В его глазах светилась неподдельная нежность. Такими же нежными были и его прикосновения. Он ласково провел пальцем по ее щеке и сказал:
— Я ничего не сделаю против твоей воли. Клянусь тебе.
Она не поверила ему, но не посмела обвинить его во лжи и сказать ему об этом прямо в лицо. Не посмела она признаться и в том, что ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Анна испытывала неукротимое желание понять, что же она почувствует к мужчине, находясь в трезвом уме, а не под действием опиумного дурмана. Сейчас, когда она все осознает и… даже чувствует себя слегка заинтригованной.
Чжи-Ган отвел руку от лица Анны и заглянул ей в глаза.
— Мои друзья… — сказал он, тяжело вздохнув. — Цзин-Ли, например, принимает опиум, когда ему ни о чем не хочется думать. Я же считаю, что если человек никому не подчиняется и, так сказать, сам себе господин, то у него появляется слишком много свободного времени и он растрачивает свои силы и способности впустую. Другие же, например, евнухи, таким образом пытаются на некоторое время забыть о своей однообразной и беспросветной жизни.
Анна кивнула.
— Блаженное забытье, — прошептала она. — Все мы хотим о чем-то забыть.
Он подошел к ней еще ближе, и она, испугавшись, хотела отстраниться от него, но передумала, заметив веселые огоньки в его глазах.
— Я знаю более приятное средство, которое наверняка поможет тебе забыться на некоторое время. Честно говоря, мне уже не раз приходилось проверять на себе его действие.
Она презрительно поморщилась.
— Мужчины забывают обо всем, когда занимаются сексом, но с женщинами такого не происходит.
— Ты в этом уверена? — спросил он.
Нет, конечно. Однако она ничего не сказала ему, а просто еще плотнее сжала губы.
— А что, если мы заключим с тобой сделку? Всего-то на несколько минут. Этого будет достаточно, чтобы убедить жен губернатора в том, что все, о чем ты им рассказала, — чистая правда и мы действительно любим друг друга.
— Но это же просто смешно! Мы не должны им ничего доказывать! Кроме того, они думают, что ты злишься на меня за то, что мой отец шантажирует меня, требуя вернуть ему опиум.
Чжи-Ган кивнул.
— Совершенно верно! Однако ты ведь знаешь, как хорошая жена обычно успокаивает своего мужа.
— Нет, не нужно этого делать! — воскликнула Анна. — Все это сплошной обман! — Сжав кулаки, она уже хотела ударить Чжи-Гана в грудь, но он схватил ее за руки и крепко прижал к себе, так что она ощутила его запах — запах пряного вина. Да, ей казалось, что он него пахнет каким-то пряным, необычайно чарующим вином.
Они стояли буквально в шаге друг от друга, и он по-прежнему держал ее за локти. Потом Чжи-Ган притянул ее к себе, но она стыдливо отвернулась от него. Он был так близко, что ее сердце бешено забилось от волнения, а губы затрепетали в ожидании его прикосновения.
Неужели ей нравится этот мужчина? Нет, этого не может быть! И все же в глубине души Анна понимала, что это правда. С той самой минуты, когда она увидела его возле Великого канала, ее голова постоянно была занята мыслями об императорском палаче. Когда она ласкала себя, сидя в ванне, то представляла рядом с собой этого молодого человека. И даже убежав от него, она все время думала о том, ищет ли он ее и что с ней будет, если ей не удастся скрыться от него. А когда он спас ее… Она почему-то была уверена в том, что именно он должен был спасти ее.
Может, это любовь? Конечно нет. Скорее, это просто какое-то влечение. Возможно… сильное сексуальное желание?
— Я научу тебя, как можно забыться, не принимая опиум. Я покажу тебе, как сделать так, чтобы ты думала только о моем языке, ласкающем твои соски, о всепоглощающем огне, который обжигает твое лоно. Я постараюсь, чтобы ты не видела ничего, кроме наших слившихся в порыве наслаждения тел.
— Значит, ты собираешься заменить один грех другим? Ты толкаешь меня на то, чтобы я занималась сексом с кем попало, лишь бы не курила опиум? По-твоему, лучше быть развратницей, чем наркоманкой?
Чжи-Ган пожал плечами, так и не ответив на ее вопрос. Он решил не говорить, а действовать и придвинулся к ней еще ближе. Анна подумала, что он хочет о чем-то сказать ей на ухо. Но вместо этого Чжи-Ган провел языком по мочке ее уха. Его язык был влажным и холодным. Сначала она подумала, что это вызовет у нее отвращение, но все оказалось совсем наоборот. Ощутив на своей коже его горячее дыхание, она с наслаждением вдохнула исходивший от него аромат.
Что же ей суждено пережить — ужас или… неземное наслаждение? Может, ночь, проведенная с мандарином, подарит ей такое же блаженство, как и наркотический дурман? А может, все это закончится тем, что она будет испытывать к палачу такое же непреодолимое влечение, как и к опиуму? И во что тогда превратится ее жизнь?
— Я даже не знаю твоего имени.
— Чжи-Ган, — ответил он. — Тау Чжи-Ган.
— Палач императора, — сказала она.
На какое-то мгновение он замер. Прислушавшись к его дыханию, она поняла, что он сейчас чувствует. Похоже, его охватила какая-то непонятная тревога, смутное беспокойство. Признаться, она даже не могла объяснить, каким образом ей удалось понять, что творится в его душе.
— Да, — после довольно продолжительной паузы произнес Чжи-Ган. — Я жестокий человек. Я убиваю людей. И ты знаешь об этом.
— Но кроме этого, мне известно, что ты — ученый, — заметила она. — Ты изучаешь Конфуция и Лао-Цзы[1]. Это, наверное, тяжело — быть ученым и воином одновременно.
Он чуть отодвинулся от Анны и, заглянув ей в глаза, прошептал:
— Да.
— Да, — повторила она, понимая, что готова подчиняться ему во всем. По правде говоря, она предвидела эту неизбежность. Без опиума Анна чувствовала себя какой-то потерянной, поскольку не сомневалась, что он легко сможет управлять ею. Она просто слабое и жалкое существо. Но когда он коснулся губами ее шеи почти возле самого воротника платья, она уже не чувствовала себя ужасной, потерянной и одинокой. Так трепетно и нежно ее еще никто не целовал.
Анна знала, что все это сплошной обман, самая большая ложь, придуманная мужчинами. Она все знала, все понимала и все же, едва он погладил ее руки и нежно сжал локти, уже не могла сопротивляться. Ей хотелось верить — пусть даже какое-то короткое время, — что она его любимая жена, что он просто боготворит ее и что все ее выдумки, предназначенные для других женщин, чистая правда.
