Когда они дошли до гейта, посадка уже началась. Ванесса и Мэри прошли по джетуэю и внутри самолета расстались. Ванесса нашла свое место рядом с кабиной и рухнула в кресло, положив голову на подголовник. За прошедшие четыре ночи она спала всего четыре часа. Даже во время последипломной больничной подготовки она отдыхала больше. В сумочке у нее лежал амбиен[29], но ей не хотелось его принимать. В юности она видела, как мать боролась со стрессом при помощи никодина, и дала зарок никогда не упрощать себе жизнь с помощью лекарств. А то, что теперь она сама прописывала такие лекарства своим пациентам, Ванесса считала иронией судьбы и не придавала этому значения.
Она закрыла глаза и несколько минут подремала, отключив сознание от голосов стюардесс, раздающих пассажирам газеты и напитки. Неожиданно в ее сумочке зазвонил «айфон». Достав его, она увидела, что звонит Тед Коллинс, отчим. «Надо же ему было позвонить именно сейчас», – подумала она. Сперва она собралась не отвечать и дождаться, когда он оставит голосовое сообщение, но потом решила, что это только отсрочит неизбежное.
– Алло, – сказала она, глядя в окно на стоящий рядом самолет.
– Ванесса, это Тед, – произнес он с хрипотцой заядлого курильщика. – Я видел новости. Почему ты не позвонила?
В голове у нее пронеслось множество отговорок, но ни одна не подходила.
– Сейчас многое происходит. Я не в том месте, где можно говорить.
Он намека не понял:
– Где ты? С Дэниелом и Квентином все в порядке?
Этот вопрос ее рассердил. «С каких это пор ты стал волноваться за мою семью? Звонишь два раза в год, на мой день рождения и на Рождество. На остальные праздники просто присылаешь чеки». Она знала, что не совсем справедлива к нему. Тед принял ее, дал ей образование мирового уровня, завидный брак и скрипку Биссолотти. Но подарками душевной поддержки не заменишь. Его никогда не было рядом, когда ей требовалось кому-нибудь излить душу. Подобно Триш, он оставил ее одну на минном поле взросления.
– Я в самолете, – просто ответила она. – С Дэниелом и Квентином все хорошо. По крайне мере, пока что. Я сейчас не все могу рассказать. Дай мне несколько дней, и я расскажу больше.
Это обещание она не собиралась исполнять, но ей очень хотелось закончить этот телефонный разговор.
Однако Тед и не думал замечать ее намеки:
– Пресса с ума сходит. Весь Интернет об этом гудит. Пишут, что военные ведут переговоры с пиратами. Как ты там держишься?
– Как-то держусь, – слегка раздраженно ответила она. – Послушай, мне правда пора.
Он кашлянул.
– Сообщи, если что-нибудь будет нужно. Если нужны деньги, я могу помочь. Ты же помнишь об этом, да? Матери нет, но я все еще здесь.
Она услышала странную нотку в его голосе, некое подобие искреннего участия, но как к этому отнестись, ей было непонятно. Провидение сыграло с нею удивительную шутку. Дочь королевы красоты, ставшей стриптизершей в юго-западной Вирджинии, первое десятилетие своей жизни она провела в бедности, не зная, не отключат ли им свет за неуплату, не выселит ли их владелец дома, потому что Триш все свои заработки спускала на вечеринки и не платила по счетам. Потом появился Тед, после него Дэниел и Кертис, мужчины, которые разбрасывались деньгами так, будто жизнь – это гигантская игра «Монополия», но становились прижимистее Скруджа, когда речь заходила о ее душевных потребностях. Она научилась жить с ними, ничего не ожидая. Когда о ней вдруг начали заботиться, она просто не знала, как себя вести.
– Спасибо, – проронила она. – Я сообщу.
Выключив телефон, Ванесса закрыла глаза и отгородилась от всего, кроме мыслей о сне. Она почувствовала, как самолет сдал назад от терминала и выкатился на взлетную полосу. Почувствовала, как заработали двигатели, как самолет завибрировал, набирая скорость, как над головой задрожали багажные полки и как крылья наконец поймали ветер и подняли их в небо. Пока самолет преодолевал турбулентность, она крепко держалась за подлокотники и открыла глаза, только когда они набрали высоту и опасность неудачного взлета осталась позади. Опустив спинку сиденья в лежачее положение, она приняла две таблетки амбиена, запив их водой. Эта маленькая уступка принесла почти мгновенное облегчение. Не прошло и минуты, как сознание начало покидать ее, точно вода, уходящая в сток, кружась… кружась…
Пока наконец не ушло.
* * *
Когда Ванесса проснулась, вне самолета уже было темно. Выглянув в окно, она увидела далеко внизу растянувшиеся, как ожерелье, огни города. На встроенном в кресло компьютере она вызвала карту и увидела, что они пролетают над сапогом Италии. Посмотрев на мерцание огней Бриндизи, она поинтересовалась у стюардессы, можно ли еще пообедать. У нее вдруг проснулся зверский аппетит. Стюардесса бросилась выполнять ее просьбу и принесла обед: салат, хлеб, рис с курицей и спаржу. Ванесса отказалась от предложенного вина, чтобы избежать обезвоживания организма, и под развлекательный фильм принялась за еду. Потом пошла в туалет почистить зубы, выпила еще одну таблетку амбиена и снова заснула.
В сонном тумане ей почудилось, что она стоит на кладбище, среди мокрой апрельской зелени. Это место она узнала – Сайпрес-хиллс в Бруклине. Рядом под ветвями клена находилась мраморная могильная плита. Надпись на ней гласила: «Патриция Ли Стоун, любимая жена и мать, 5 мая 1952 – 1 апреля 2007». Рядом с ней стоял Тед. С розой в руке он смотрел, как она плачет. С ее уст срывались слова, которые приходили ей на ум тысячу раз, но которые она ни разу не произнесла вслух; боль, накопившаяся за годы, сдерживаемая, усмиряемая, теперь выплеснулась на человека, который позволил ей вырасти в идиллии, но никогда не любил ее как отец.
– Значит, какие у меня самые ранние воспоминания о ней? – спросила она. – Мы были в Нью-Йорке, в клубе. У нее всегда не хватало денег на няню, и она вечно таскала меня с собой на работу. Помню, как она стояла перед зеркалом, почти голая, и накладывала макияж перед выходом на сцену. В комнату вошел мужчина и сбросил с себя штаны. Она накинула мне на голову полотенце и велела не слушать. Мне было два.
Слезы катились по щекам Ванессы.
– Жить с ней было все равно что жить в цирке, который не уезжал из города. Она то взлетала высоко, то срывалась и падала в самый низ, то мечтала о каком-нибудь будущем Ланселоте, то рыдала, вспоминая дни, когда была второй красавицей Вирджинии. Знаешь, сколько раз она так называла себя? «Мисс Аллегейни Хайлендс 1968 года, претендентка на титул Мисс Вирджиния». Она была вечным подростком. Всю жизнь прожила семнадцатилетней.
Ванесса перевела дыхание и продолжила рассказ:
– Она так и не рассказала мне, кто мой отец. Я годами спрашивала у нее, но она так и не назвала его имени. О своих родителях или братьях, сестрах она тоже не рассказывала. Я ничего не знала о них, пока не появился Интернет, но тогда было уже слишком поздно. Она лишила меня семьи. Хуже того, она никогда не вела себя как мать. Я сама готовила себе еду в семь лет. К двенадцати я уже стирала белье и вела ее чековую книжку. Но знаешь, что в этом самое безумное? Ею все восхищались. Все относились к ней по-особенному. – Голос Ванессы начал стихать, и последние слова она произнесла шепотом: – Никто не обращал внимания на меня.
