— Мы требуем отставки комитета, — ответил Джон Меррит. — У нас есть своя кандидатура!..
— Мой брат Джек Меррит! Он сумеет организовать жизнь на острове так, как мы того хотим.
— Да здравствует Джек Меррит! — закричали мятежники сначала не очень уверенно, а затем все громче и яростнее.
Кау-джер сделал шаг вперед, и все притихли.
— Нет! — закричал Джек Меррит, скорее человек действия, чем говорун, и двинулся в сторону мистера Родса.
— Еще один шаг, и… — ровным голосом сказал Кау-джер и, выхватив у стоящего рядом Карроли карабин, приложил дуло к виску Джона.
С обеих сторон щелкнули затворы. Неужели появление Кау-джера лишь отсрочило кровопролитие?
И тут слово взял мистер Родс. Жестом руки он попросил тишины.
— Желание тех, кто требует нашей отставки, комитет удовлетворить не может. Но с согласия всех его членов я объявляю о добровольной передаче своих полномочий человеку, который имеет больше прав быть нашим руководителем и которого вся Магеллания уже давно именует благодетелем.
В воздухе прогремело громкое «ура», поддержанное даже мятежниками.
— Да здравствует Кау-джер! Ура! — в этом крике звучали радость и горячая признательность людей.
Кау-джер поднял руку, и тут же установилась тишина.
— Да! — хором ответили мистер Родс и его коллеги, протягивая руки к Кау-джеру.
— Да! — повторило огромное большинство колонистов.
— Будь по-вашему, — ответил Кау-джер.
Вот при каких обстоятельствах он стал главой острова Осте, спасая колонию и обеспечивая ее независимость!
XIV ШЕСТЬ ЛЕТ БЛАГОДЕНСТВИЯ
Со времени только что описанных событий прошло шесть лет. Плавания вокруг острова Осте теперь не представляли трудностей, мореходы избавились от прежних опасностей. Любое судно могло свободно передвигаться от мыса к мысу, будь то в проливе Бигл или в проливе Дарвина, и даже напрямик, через архипелаг мыса Горн достигать оконечности полуострова Харди, на котором пылал теперь огонь, бросая отсветы в морские просторы, — не тот огонь, который разжигают рыбники в своих огнеземельских стойбищах, а настоящий портовый маяк, посылающий сигнал кораблям, лавирующим между рифами темными зимними ночами.
У входа в бухту, куда впадали воды Яканы, были возведены волнорезы, а защищенные от разгула стихии гавани позволяли кораблям, совершавшим дальние рейсы, спокойно разгружаться и загружаться. Здесь постепенно вырос настоящий порт, чему способствовали торговые отношения между островом Осте, Чили и Аргентиной. Посещали остров и корабли из Старого и Нового Света.
За портом раскинулся большой поселок, расположенный по обоим берегам реки, которые соединялись деревянным мостом. Там проложили симметричные улицы, пересекавшиеся, по американской моде, под прямым углом, застроенные деревянными или каменными домами, с двориками перед ними и садами позади построек. На городских площадях, обсаженных красивыми деревьями, в основном нотофагусами и некоторыми вечнозелеными видами, возвышались здания муниципальных служб и резиденция главы острова, предназначенная для общественных церемоний. У подножия холма, над цветущими кронами, вознесся шпиль церкви.
В 1882–1883 годах остров Осте посетила группа французских ученых, прибывшая на корабле «Ля-Романш». Цель экспедиции: наблюдение прохождения Венеры[168]. Она обосновалась в бухте Орендж. Общение с остельцами оставило у путешественников самые лучшие воспоминания.
Если бы какой-нибудь мореплаватель сбился с курса и не смог точно определить свое местоположение, он мог подумать, что находится на траверзе Пунта-Аренаса, у полуострова Брансуик, что западные ветры занесли его в Магелланов пролив. Его взору предстал бы небольшой город под названием Либерия, столица острова Осте, отданного шесть лет назад чилийским правительством в собственность пассажирам «Джонатана», разбившегося во время кораблекрушения.
Всего несколько лет понадобилось для того, чтобы возвести здесь город, обработать землю, наладить жизнь. И все это благодаря энергии, уму, деловитости человека, которого остельцы избрали своим руководителем, то есть Кау-джера. Он спас остров не только от захвата мятежниками, но и от властей Чили.
И по-прежнему никто о нем ничего не знал, но никому не приходило в голову задать вопрос о его прошлом. Известно было лишь, что когда-то, очень давно, Кау-джер избрал для себя отшельническую жизнь в Магелланийском архипелаге, обосновался на Исла-Нуэве, где подружился с лоцманом Карроли, и посвятил всего себя служению бедным аборигенам Магеллании. Мистер Родс склонялся к тому, что Кау-джер в силу цельности своей натуры и беззаветной преданности своим идеалам просто никогда не мог покориться какой-либо власти. Как мы уже знаем, мистер Родс не ошибался.
Но никто из пассажиров «Джонатана» не забыл, что своим спасением они обязаны Кау-джеру. Это он в самый разгар бури зажег огонь на вершине мыса Горн, это он рисковал жизнью, чтобы привести к берегу потерявшее управление судно, которое волны гнали на скалы, это он привез лоцмана, единственного человека, который мог темной ночью провести корабль по опасным проливам под прикрытие острова Осте.
Нет! Из памяти людей не изгладились оказанные Кау-джером услуги, и именно поэтому в день, когда мистер Родс и его коллеги из комитета сложили свои обязанности, значительное большинство колонистов высказались в пользу своего спасителя. Не только приверженцы порядка встретили его имя единодушным одобрением, но и некоторое количество сторонников Мерритов отделились от своего клана.
Таково было влияние этого человека. Казалось, от него исходит какая-то магическая сила. И надо отдать должное мистеру Родсу, его проницательности и здравому смыслу, подсказавшим ему, что единственным человеком, который сможет навести порядок и организовать жизнь колонии, был Кау-джер.
Однако стоило ли верить, что в голове Кау-джера произошел невероятный переворот, обесценивший его прежние идеи, что он вернулся к нормальному пониманию обязанностей, предписанных человечеству природой?..
Как известно, он шел от одного разочарования к другому. Всего несколько месяцев назад он считал, что ему нет места на земле, что он не найдет убежища ни в одном уголке мира. Когда весь архипелаг был отдан государству, готовому установить там жесткий режим, он уже видел себя изгнанным из Магеллании, где надеялся окончить свои дни, он словно почувствовал жало в груди…
