Долгое время не было ни звука, затем я услышал легкий шорох камней где-то наверху, затем снова наступила тишина. Вечерние тени становились все длиннее. Я ждал.
Вернувшись к коню, я отвязал его и осторожно стал подниматься, стараясь оставаться в тени и ступать по траве и опавшим листьям, чтобы копыта меньше стучали.
Кто же стрелял? И в кого?
И вдруг, когда мы проезжали между двумя соснами, мой скакун испуганно метнулся в сторону. Удерживая его одной рукой, держа револьвер в другой, я прислушался.
Ни звука… Только шум ветра в соснах.
Вглядываясь в сгущающиеся сумерки, я заметил что-то темное, лежащее на земле. Бесшумно спешившись и выждав минуту, я на цыпочках подошел поближе.
Это был мужчина, лежавший лицом вниз. Он был мертв. Мне не требовалось врачебного свидетельства, чтобы понять это. Ему дважды в упор выстрелили в спину.
Еще не перевернув труп, я узнал его. Доку Сайтсу незачем было ехать в Калифорнию за Рисом и Хеселтайном. Он поднялся сюда вместе с ними, чтобы найти свою смерть. Убийцы.
Не тот он был человек, чтобы по нему горевать, подумал я, хотя одно время он казался мне ловким и даже обаятельным парнем. Он был похож на бычка, гордящегося пустой жестянкой, надетой на рог. Жил тем, что крал скот и лошадей, и слишком много болтал. Но сейчас мне было жаль его. Не приведи Господь умереть вот так, от руки тех, кого считал друзьями, и лежать среди пустынных гор на поживу грифам и койотам.
Все, что я мог сделать теперь, — это затащить его в скальную трещину и завалить сверху камнями и ветками. Карманы его были пусты, лошадь и револьвер исчезли.
Пройдя вниз по склону, я обнаружил еле заметную тропинку среди скал и поехал по ней.
Через две мили тропинка вдруг круто повернула вверх. Я пошел по ней, время от времени нагибаясь в поисках следов. Следов не было.
Те, кто убил Сайтса, спустились вниз на главную дорогу в долину. Тропинка, по которой я шел, была проложена индейцами, и она неожиданно привела меня в маленькую ложбину под нависшей скалой, где разлилось круглое озерцо, питавшееся водами подземных источников. Это было защищенное местечко, с травкой для коня и спокойным приютом для меня.
На крошечном костерке я приготовил кофе и суп из вяленого мяса и сушеного гороха. Я очень устал, и самая простая пища показалась мне восхитительной.
Я долго лежал с открытыми глазами, глядя сквозь листву на звезды. Вслушивался в ночные звуки, но не чувствовал никаких признаков близкой опасности. Я думал о Вашти и поймал себя на том, что хочу в Колорадо. Я убеждал себя в том, что пора прекращать погоню. Я должен отказаться от преследования и найти свое место в жизни, если я не хочу однажды получить выстрел в спину, как Док Сайте, от руки убийц.
Я заснул с ощущением, что устроил свое будущее — не уточняя, какую судьбу я себе прочу. Человек предполагает, но жизнь часто разрушает его планы, через более могущественные силы руководит людскими судьбами.
Я проснулся перед рассветом. Несколько минут я тихо лежал, впитывая в себя утро нового дня, обещавшего быть ясным и погожим. На небе сияли последние звезды.
Прохладный ветерок шевелил листву. Мой скакун методично хрустел листьями какого-то куста, который он нашел возле лагеря.
Наконец я принял решение и отбросил одеяло.
Я натянул сапоги, свернул постель и оседлал коня. В одной рубашке было прохладно, чтобы не замерзнуть, приходилось двигаться. С винчестером в руке я поднялся на скальный выступ, который заметил еще вчера. Оттуда, спрятавшись за камнями, я оглядел долину внизу.
Она вся кипела жизнью. В кустах ворковали голуби, на отдаленном дереве запел пересмешник. Нигде, однако, я не увидел дыма костра, и на серой нитке дороги не было заметно никакого движения.
Моя погоня окончилась — таково было мое решение, принятое прошлой ночью и подтвержденное сегодняшними утренними мыслями. Это не то занятие, на которое человеку стоит тратить свою жизнь.
Но если Хеселтайн перестанет чувствовать мое дыхание у себя за спиной, он может занервничать еще больше. Он не поверит, что я сдался, и станет еще более мнительным, не зная, когда я снова появлюсь.
Раздув костерок, я приготовил кофе, поджарил бекон и доел последний сухарь, который так долго берег. Еще раз оглядел дорогу… никого.
Вскочив в седло, я съехал вниз, пересек дорогу и со спокойным сердцем въехал в горы Иньо-Уайт.
Я пересеку их, попаду в Неваду, возьму дилижанс до Эуреки и дальше до Солт-Лейк, а там и Колорадо.
Вокруг высились неприютные, пустынные горы. Через несколько миль тишина стала действовать мне на нервы. Единственными звуками во внезапно онемевшем мире были стук копыт, звяканье шпор и поскрипывание седла. Несколько раз я останавливался, чтобы вслушаться в эту подозрительную тишину.
Солнце светило ярко, на ослепительно синем небе виднелось лишь одно облачко — легкое, почти прозрачное.
Узкая тропка поднималась все выше и выше, вилась между валунов и уступов. Мой скакун нервничал, нервно прял ушами. Но наконец мы выбрались на лишенную растительности верхушку горы и увидели простирающуюся к востоку бесконечную пустыню, оживляемую только редким можжевельником, оскаленными зубами скальных выступов да белыми кляксами высохших соляных озер. И на всем этом бескрайнем пространстве, насколько хватало глаз, — никаких признаков воды.
В полдень я остановился отдохнуть в тени необычно высокого можжевельника. Местность вокруг была открыта и пуста, как лишенная волос голова. Стреножив коня, я растянулся в тени дерева.
Небо надо мной было так же безбрежно, как и лежащая под ногами пустыня. Прежде чем закрыть глаза, я внимательно посмотрел по сторонам, но нигде не было ничего подозрительного — просто абсолютно ничего. Глаза мои сомкнулись, и я заснул.
Под действием теплого солнца, свежего воздуха и моей собственной усталости спал я очень крепко. В конце концов я был совершенно один в этой пустыне.
Сквозь пелену сна я почувствовал беспокойство, услышал какое-то поскребывание. Кто-то прикоснулся к моему бедру. Я открыл глаза и прямо перед носом увидел дуло собственного кольта.
Поуни Зейл сидел на корточках меньше чем в десяти футах от меня. Он скалил в ухмылке обломки зубов, но в глазах его не было и тени добродушия.
— На этот раз ты влип, парень, — сообщил он.
Медленно приподнявшись, я сел.
— А я думал, что прикончил тебя, — солгал я. — Я же всадил в тебя столько свинца, разве нет?
— Как же, еще как всадил. — Он сплюнул коричневой слюной возле самого моего сапога. — Я до сих пор им начинен, но меня не так-то просто свалить. Не отлита еще та пуля, что добьет меня. Мне одна старуха-цыганка нагадала, так что я даже и не беспокоюсь.
Его лошадь стояла рядом с моим скакуном, и на ней уже висели мои седельные сумки — только это была уже не прежняя кляча.
