— Он просто решил пострелять, — перебила ее Софи. «Всю эту ночь, когда я не сомкнула глаз, Петр находился под одной крышей со мной», — подумала она.
— Нет. Тогда бы он прихватил с собой кого-нибудь из слуг. Петр взял ружье, сел на лошадь и уехал. Один. Павел сказал, что барин был мрачнее тучи и не обронил ни слова. Вы должны поехать за ним, Софи, я вас умоляю! Вы единственная, кто может удержать его от безумного поступка!
— Успокойтесь, Елена. Петр никогда не совершит подобной глупости. Я знаю, он силен духом. Он человек железной воли.
— Он всего лишь мужчина. И ему тоже свойственны слабости. Вы никогда себе не простите, если не поедете! И как можно скорей. Петр походил на человека, принявшего бесповоротное решение.
— Тогда я возьму Акулину, — кивнула Софи.
— Куда? Куда, как вы думаете, он мог поехать?
— В Кравское.
Если сказанное Еленой правда, князь, Софи чувствовала, должен быть именно там. В том месте, где между ними все открылось.
— Вы должны найти его, Софи! О, вам надо спешить!
Взяв перчатки, Софи вышла из комнаты.
— Туда есть короткий путь! — крикнула вдогонку Елена.
— Знаю, — спокойно откликнулась Софи.
«Пусть это окажется неправдой!» — молилась про себя Софи, подъезжая, наконец, к Кравскому. Ее спокойствие походило на тонкую корку льда, способную дать трещину в любой момент. Сердце бешено билось при мысли снова увидеть Петра, встретить его холодность, под которой он прятал боль, или, что хуже всего, увидеть его мертвым в доме, где он сумел остановить кровопролитие и бунт. При виде голубого тумана глициний у барской усадьбы она тяжко вздохнула.
С замирающим сердцем Софи подъехала к дому. Акулина, словно почуяв страх всадницы, затрясла головой. Софи напряглась, когда дверь дома внезапно распахнулась, и на пороге она увидела князя.
— Петр! — тихо воскликнула Софи. Их взгляды встретились.
— Вижу, мисс Джонсон, вы взяли привычку совершать конные прогулки. Спешивайтесь и дайте мне поводья.
Князь подошел к ней и протянул шляпу, которую нес в руке.
— Давайте бросайте их сюда.
Под его пристальным взглядом Софи соскочила с лошади. Князь поймал поводья в шляпу совсем как конюх. Надменность его слов и надменная уступчивость Софи походили на вызов. Словно мужчина и женщина собирались начать новую битву. Они не притронулись друг к другу, однако оба почувствовали, что поводья, словно веревкой связали их вновь. «Это наша последняя встреча, — подумала Софи. — Кто-то должен уступить». Будто бы подслушав ее мысли, князь произнес:
— Мы еще не забыли друг друга, мисс Джонсон.
— Нет, Петр.
— Вы приехали следом за мной. Но я не видел вас, когда покидал Обухово.
— Елена устроила переполох, потому что вы взяли ружье…
— Испугалась, что застрелюсь? У Елены слишком сильное воображение.
У Софи отлегло от сердца.
— Но я-то знаю вас лучше, чем она.
— Вы знаете меня лучше, чем кто-либо другой на свете.
Акулина стояла рядом с ними, ее шелковистая грива блестела на солнце.
Как он мог не думать о Ване!
Князь кликнул слугу, и тот, появившись неизвестно откуда, увел кобылу.
— Мне нет необходимости приглашать вас в дом, — заявил князь. — Он должен был стать вашим. Входите и отдохните.
Он провел девушку через веранду в комнаты. Софи, словно во сне, следовала за ним. Они вошли в ту самую длинную гостиную, залитую лучами яркого солнца. Огромное зеркало отразило бледное лицо Софи. Все как прежде. И, тем не менее, все было другим.
— Софи, Софи…
Низкий голос князя, полный любви и нежности, тронул девушку до глубины души. Она с трудом удержалась, чтобы не протянуть руки и не прикоснуться к нему.
— Нет, Петр, нет.
Ее ли это голос? Из каких глубин прозвучало это жалобное эхо?
Он обнял ее за плечи. Его прикосновение обожгло Софи.
— Вы моя смерть, — серьезно произнес князь. — Мне незачем наносить самому себе раны.
— Вы уже нанесли их, Петр. Этот шрам, — она перевернула его ладонь и прикоснулась губами к белой полоске на тыльной стороне, — видимый. Но есть и другие. Невидимые. Смотрите, вы не можете заставить меня замолчать. Я не перестану молить вас о Ване. Вы должны перешагнуть через вашу чрезмерную гордость и уступить мне. Только в этом.
— Уже перешагнул. Вы победили, моя дорогая. — Он улыбался ей странной, загадочной улыбкой.
Софи глубоко вздохнула. Она не могла говорить. Звук шуршащего шелка заставил ее вздрогнуть. Она обернулась.
— Анна! — выдохнула Софи.
Балерина улыбалась. Ее красоту, расцветшую, словно роскошный цветок, усиливал блеск глаз, которые светились счастьем и болью.
— Входите, Анна, — пригласил князь.
Анна вошла в комнату гордой походкой балерины, слегка покачивая бедрами под шуршащими юбками. Князь переводил взгляд с одной женщины на другую. Теперь в зеркале было три отражения.
— После вашего визита, Софи, Анна потеряла покой. Вы одержали победу. Ни я, ни Анна не смогли устоять перед вами.
Софи молча смотрела на бывшую любовницу князя, но его слова оставались по-прежнему загадочными, как и его улыбка. Она ничего не ответила.
— Это правда, — подтвердила Анна. — Покинув мою комнату, вы возмутили бурю в моем сердце. Вы унесли с собой мою гордость, мое показное равнодушие и независимость. Вы разбередили мои прежние раны. Вы пробудили во мне самые сокровенные инстинкты. И я вспомнила, обливаясь горькими слезами, что я мать.
— О, Анна!
— Вы показали мне, что мое истинное счастье в моем сыне. Я только что из избы Степана. — Боль отразилась на лице Анны. — Мой сын вскоре все забудет. С ним все в порядке. Я намерена посвятить ему свою жизнь.
— Анна собирается жить в Москве. Она забирает Ваню с собой, — добавил князь.
— Князь позаботится, чтобы мой сын ни в чем не нуждался, — кивнула женщина. — Он будет его опекуном. Я знаю, у вас доброе сердце, мисс Джонсон, и вы не откажете мне в этом. Я не стану посягать на князя. Ни теперь, ни впредь. Я так счастлива, что мой мальчик, мой Ваня, больше не будет страдать! И возможно, вы в своем счастье иногда будете вспоминать и о нем.
— О, непременно! — воскликнула Софи.
Не сказав больше ни слова и не оборачиваясь, Анна тихо вышла из комнаты.
А двое гордых упрямцев вновь устремили взгляды друг на друга. Сияющий свет дня заливал комнату. Князь нежно коснулся щеки девушки. Они молчали, думая, каждый о своем. Затем князь мягко произнес:
— Что ж, пора браться за поводья.
