У себя в комнате Елена с нетерпением ждала Софи. Она занимала себя тем, что перебирала всевозможные причины визита Софи к балерине. Становилось поздно. Петру пора уезжать. Она удивилась, когда лакей отворил дверь, впуская не Софи, а князя.
Елена встревожено посмотрела на него.
— Вы больны, Петр?
Он выглядел мрачнее тучи.
— Нет. Я не болен. Не утруждайте себя, — добавил он, поскольку Елена поднялась, собираясь звонить слуге. — Я не останусь и ничего не хочу.
— Но, Петр… В чем дело? Вы что, поссорились с Софи? О нет, это невозможно!
— Мы не ссорились. Но наша помолвка расторгнута.
Елена уставилась на него в недоумении:
— Что случилось? Невероятно…
— Это вопрос принципа, — тяжело вздохнул князь. — Никто не пожелал уступить. Софи не выйдет за меня замуж. Все зависело от нее.
— Она, должно быть, сошла с ума! — воскликнула Елена.
— Она дала мне окончательный ответ: нет.
— Вопрос принципа! — Елена едва не задохнулась. — Какие принципы могут быть у молоденькой женщины, которая почти обручилась с вами?
— Наши мнения разошлись по вопросу, который касается лишь ее и меня. Говорить больше не о чем. К счастью, мы не успели публично объявить о нашей помолвке.
Елена хорошо знала Петра. Знала, что никогда не услышит, почему расторгнута помолвка, и какую роль в этом сыграла Анна Егоровна. Женщина чувствовала безумную досаду.
— Вы серьезно говорите?
— Софи и я слишком хорошо понимаем друг друга. Мы с ней очень похожи. К счастью, все останется между нами. Не сомневаюсь, она пожелает вернуться в Англию и оставит мой дом с честью и достоинством. В любом случае дети едут в Москву. И я прошу вас, Елена, отнестись к этому с должным спокойствием. Произошедшее, касается, я повторяю, лишь меня и Софи. — Властный тон князя не оставлял сомнений в серьезности его намерений. — Можете, быть покойны, Елена. Если я не женюсь на Софи Джонсон, я не женюсь больше ни на ком.
Казалось, слова давались ему с трудом.
— Сдается мне, моя дорогая Елена, вы были огорчены известием о моей женитьбе, а теперь огорчаетесь из-за того, что она не состоится? — с усмешкой добавил он.
Это была правда. Неожиданно для самой себя Елена выдохнула:
— Я буду скучать без Софи. Без нее в нашем доме будет чего-то недоставать!
Князь какое-то мгновение молча смотрел на нее, потом резко развернулся и вышел из комнаты.
Софи писала письмо. Спокойствие далось ей с огромным трудом. Две ночи подряд она проплакала до самого рассвета. Звон утренних колоколов, прервавших ее слезы, — последнее, что она будет вспоминать о городе, ставшем частичкой ее души.
Теперь, наконец, она обрела спокойствие. Девочки отправлены в Москву. Утром Софи получила объемное письмо от князя, переданное ей Еленой.
Письмо лежало перед ней…
«Моя дорогая и любимая. Мы жертвы своего характера. И даже сейчас я не могу изменить своего решения… Я прилагаю к письму это кольцо. Оно не имеет особой ценности, но кольцо принадлежало моей матери, и она, по известной лишь ей причине, очень дорожила им. Я не могу выразить, как глубоко люблю Вас, и прошу оказать мне честь принять это кольцо. Носите его всегда. Да хранит вас Господь… Так оно и вышло, Вы мой сороковой медведь».
Софи надела на палец кольцо — узкую полоску золота с изумрудом.
В дверь постучали, и в комнату вошла мадемуазель Альберт. Софи с удивлением повернулась к ней.
— Простите меня, мисс Джонсон. Я вас побеспокоила?
— Нет-нет, входите, мадемуазель Альберт. Присаживайтесь.
— Спасибо.
Что-то в ее манере держаться и говорить поразило Софи. Несомненно, мадемуазель знала о помолвке между нею и князем, но, несомненно, было и то, что этим ее осведомленность исчерпывалась.
Софи ждала. Наконец, сделав глубокий вздох, мадемуазель заговорила:
— Временами вы могли подумать, мисс Джонсон, что я настроена к вам враждебно. Но это не так. Вы не знаете, что такое быть одинокой и никем не любимой. Жизнь становится крутым обрывом, по которому приходится карабкаться вверх, цепляясь за кочки и траву лишь голыми руками.
— Вы не должны расстраиваться. Я понимаю больше, чем вы думаете. Я никогда не считала вас дурной.
— Но я должна выговориться! Я должна все объяснить. Когда в доме появились вы, я увидела, как любовь детей переключилась на вас. Дети легко забывают. Мне сорок пять. Подумайте, что такое доживать свой век в дальнем крыле дома, никогда не видя детей, которые значат для тебя все.
— Пожалуйста, не надо…
— Вы можете представить всю пустоту такой жизни? В таких больших домах люди могут жить годами, никем не замечаемые. Я так боялась этого, мисс Джонсон! Простите меня…
— Пожалуйста, мадемуазель, ничего больше не говорите. Вы найдете, что ваши опасения беспочвенны.
То, что мадемуазель прочла в открытом, ясном взгляде Софи, заставило ее почувствовать облегчение.
— Вы простите мне мое вторжение?
— Конечно!
Софи протянула мадемуазель руку. Та поспешно пожала ее. «Должно быть, она видит во мне свою будущую хозяйку, — подумала Софи. — Но даже если бы это было так, ей нечего опасаться».
Мадемуазель Альберт робко улыбнулась, и выражение ее темных глаз смягчилось. Софи слушала шелест ее юбок, пока она поднималась по ступеням. Эхо шагов постепенно растворялось в воздухе, как и страхи мадемуазель.
Глава 14
Софи подошла к окну. Она смотрела на сад и на видневшийся вдали лес. Девушка вернулась в Обухово с Еленой Петровной, чтобы собрать оставшиеся вещи. Детей отправили в Москву, и дом казался пустым.
Все ее мысли были о князе. «Хватит ли у меня сил не изменить своего решения? Я не должна проявлять слабость», — решила Софи, стараясь отогнать мысли о любимом.
Неожиданно позади нее послышались шаги. Софи быстро обернулась и увидела, как в комнату вошла Елена, запыхавшаяся от подъема по крутым ступеням.
— Елена! Зачем вы здесь? Что случилось? Вы заболели?
Елена опустилась в кресло, прижимая пухлую белую руку к груди.
— Что стряслось? Подождите, не говорите. Отдышитесь сперва.
Тысяча разных мыслей пролетела в одно мгновение в голове Софи.
— Петр! — выдохнула, наконец, Елена. — Он станет искать смерти, он застрелится, я знаю!
— Нет! Нет! Неправда. Петр никогда… никогда… — воскликнула Софи, на ее лице не осталось ни кровинки.
— Он это сделает, — уже спокойнее отозвалась Елена. В ее голосе звучала обреченность. — Вчера вечером он неожиданно вернулся из Петербурга. Я была у себя в комнате, когда услышала, как он приехал. Его лицо… О, он так страдает! А сегодня утром взял ружье и…
