– Допустим, я не выдающийся политик, пусть так. Но я не считаю, что совершил стратегическую ошибку. Нельзя было начинать атаку два года назад, у меня не хватало людей!
– И положение дел не так уж сильно изменилось с тех пор, не правда ли? В итоге ты все же принял бой, Марк Антоний, но это был тупик и просчет обоих! Судя по ситуации, можно сказать, что в битве при Акциуме ты поступил правильно, но сражение было проиграно тобой намного раньше! Неравенство сил можно восполнить только активными действиями, бездельник!.. Ладно, мой бедный Антоний, перестань ныть. Судьба – это долгое терпение, и порой она заранее готовит роковые удары: ты не заметил этого и не заслужил победы… А теперь иди к ней. Ей тоже стыдно. Это ее первая война, ты же знаешь. И она тоже плакала. Не очень долго, ведь тебе известно, что она быстро загорается надеждой снова и начинает строить планы, – но ей нужен ты, твои слова, твое дыхание, твои объятия; поэтому она не перестает посылать тебе знаки… Как, например, совсем недавно она отправила к тебе весьма обнаженную служанку с подносом ветчины. Как мило, не так ли? Но ты надменным голосом ответил: «Я не голоден!» Однако если ты не намерен умереть от голода – что было бы совсем не по-геройски – тебе следовало бы решиться поесть. Но только сделай это уже завтра! Потому что ты ведь мокрый как плющ – брызги волн, слезы… Мужчина – и плачешь! Посмотри на себя, Антоний: с твоего императорского плаща течет вода, туника прилипла к заднице – ты считаешь, это подходящий вид для римского генерала? Через четверть часа она рискнет всем и пришлет к тебе своих неразлучных служанок Ирас и Шармион… Они предложат тебе ненадолго укрыться на корме и переодеться. Для тебя приготовлено надушенное платье, и не нужно отказываться: они разденут тебя и насухо вытрут – это очень умелые девушки. Затем, когда ты согреешься, они легонько подтолкнут тебя к комнате: там, в полумраке, она будет ждать тебя с бокалом греческого вина… Целуй ее, Марк Антоний, потому что это единственная вещь, которую ты делаешь лучше, чем я. Так не лишай ее этого – целуй!
Глава 22
Быть может, это была их самая прекрасная ночь любви. Потому что Клеопатра пребывала в отчаянии: лишенной всякого будущего, ей больше не на что было рассчитывать. Единственная ночь любви, у которой известна точная дата, поскольку античные историки в изложении тех событий выделили ее особо: сражение состоялось второго сентября возле южной части острова Корфу; в четыре часа пополудни Марку Антонию, чей флот был блокирован Октавианом и Агриппой, удалось прорваться – или пропустить свой выход. В любом случае результат оказался совсем не таким, на какой он надеялся. После чего император провел три дня, целых три дня, стоя на носу корабля «Антония», отказываясь есть, разговаривать и видеться с Клеопатрой. В конце концов он все-таки сел, совсем пьяный от злости и стыда. Не в силах представить, что теперь будет, не в состоянии покончить с этим вовремя. Позднее, когда корабль приближался к мысу Тенарон, она послала к нему своих прислужниц, которым удалось убедить его поужинать с Царицей и – как говорит нам хроника – остаться с ней на всю ночь. Одну ночь с пятое на шестое сентября тридцать первого года до Рождества Христова, в открытом море рядом с мысом Тенарон, крайней юго-западной точкой полуострова Пелопоннес.
«Душа любовника живет в теле другого любовника»: той ночью Антоний снова обрел жизнь в теле Клеопатры.
И снова Исида воскресила Осириса. Потребовались все колдовские чары Египта, чтобы хоть на мгновение стереть из памяти тысячи трупов, которых там, на севере, море выбрасывало на берег, утопленников, сожженных или убитых моряками Октавиана ударами багра. «Берега и камни уже были переполнены мертвыми, а победители продолжали наносить удары, словно это были попавшие в сети тунцы, их добивали обломками весел или выброшенными на берег осколками…»
Пусть он забудет! Пусть забудет крики умирающих и строки персидских поэтов, стихи, которые они оба цитировали на берегу Евфрата, и последовавшую за этим чудовищную арифметику: он потерял половину своей огромной армии! Пусть он все забудет – вот единственное, чего она желала в ту ночь. Помешать ему оглядываться назад и направиться к будущему, как корма корабля. Запереть его в каюте и спрятаться в настоящем. Она рукой прикрыла ему глаза – «ослепни», и накрыла его губы своими губами – «умолкни». Она хотела, чтобы у них не было ни прошлого, ни будущего, а только вечное «сейчас». Сейчас, Марк, мы живы…
Но, возможно, даже в минуты слабости он продолжал разговаривать с Цезарем? В тот вечер он с особенным наслаждением принуждал, унижал, подчинял ту женщину, которой они оба обладали: отныне тело Клеопатры – его единственная империя, и она слишком маленькая, чтобы ее с кем-то делить! Побежденный, он хочет победить – заставить Царицу признаться, что она никогда не испытывала наслаждения с Цезарем, что его поцелуи были пресными, как у монаха-вегетарианца, как у одного из этих набожных, от которых всегда разило репой.
– А вот это делал с тобой твой прежний любовник? Знал ли твой великий, что ты потаскушка? Шлюха, и целовать тебя нужно как шлюху!
Судно скрипело всеми своими рамами. Боги запрещали заниматься любовью на движущемся корабле, но она хотела, чтобы он забыл. Она говорила ему «мой повелитель», «еще», «только ты»…
В сексуальном плане древние были весьма «современны». Совершенно не пуритане! Так называемая «миссионерская поза» была для них большой редкостью. Что совсем не мешало каждому иметь свои табу и запреты. Впрочем, очень отличающиеся от наших: в их глазах бисексуальность была вполне нормальным явлением, и у римлян это слово не имело никакого особого смысла – «ну что, займемся любовью?». Не было ничего обыденнее и очаровательнее, чем педофилия; разрешались любые партнеры при условии, что мужчина сохранял «активную» роль. Однако даже речи не было о том, чтобы забавляться при свете (гасили лампу) или путать верх с низом: в их любовной гимнастике верх сообщался только с верхом, а низ только с низом. У «свободного мужчины» и достойной женщины чистота губ и языка были священны. Фелляция? Куннилингус? Эти слова пришли из латыни, согласна, как и «изнасилование» («я сейчас заткну тебе рот»), но все они были ругательствами. Кроме тех случаев, когда обращались к рабам. Или к куртизанкам. Или… к Клеопатре? Эта особа потеряла девственность не на брачном ложе. Муж обращался с ней как с любовницей. Могла ли она себя с этим поздравить? По крайней мере в тот вечер, потому что он был печален и потому что она была царицей, Клеопатра чувствовала себя счастливой оттого, что он воспринимал ее как проститутку – самую последнюю кокотку из района Велабр.
Он проснулся первым, не решаясь пошевелиться: пусть она спит, его длинноволосая супруга! Пусть она еще попутешествует вдали отсюда и пусть ничто в ее снах не напоминает о том, что они проиграли и что им конец. Пусть никогда в своих снах она не увидит их дрейфующие «крепости», изрешеченные огненными стрелами. Пусть никогда не услышит нечеловеческие вопли гребцов, заживо погребенных на нижних палубах пылающего корабля…
Якорь скользнул по дну: вероятно, это был Тенарон. Они приплыли. К единственному порту, который еще удерживался его войсками, – но надолго ли? Он нежно погладил руку своей жены, чтобы разбудить ее. Она открыла глаза, увидела его перед собой и сразу же осознала, где они и что произошло. Но как ни в чем не бывало она непринужденно продолжила незавершенный разговор:
