Сам же Александр Борисович думал о том, что Филя, конечно же, не смог удержаться от своих бесконечных «приколов». В общем, что ж, было бы неплохо, если бы он теперь сам и почувствовал на собственной шкурке, каково оно — не слушаться старших. Хотя в вопросе с возрастом между ним и Турецким большой разницы не просматривалось. Но Агеевское упрямство иной раз неплохо и охладить, а временное содержание Фили в каком-нибудь изоляторе не сильно грозило его здоровью. Скорее, опасаться должны были те, кто захотел бы проявить к нему излишнее любопытство, сопряженное с неправомерным действием. Так что с этой стороны можно было о нем не особо беспокоиться.
Но, с другой стороны, находясь на свободе, Агеев мог бы с успехом оттягивать на себя внимание того же Крохалева, который теперь, обезопасив для себя одного оперативника, примется с удвоенным вниманием следить за вторым. Что ж он, глупый, что ли, чтобы не понимать или просто не попытаться узнать по своим каналам, чем занимается «Глория»? А узнав, «забьет» во все колокола, — непременно. И как теперь работать? Одна надежда, что помогут те документы, которые ценой собственной свободы добыл-таки Филипп Агеев. И Турецкий с Гордеевым, отложив на время все самые необходимые действия по немедленному вызволению «сидельца», принялись за изучение папок из вместительной сумки сыщика. А он, решили они, несмотря на бурный протест Веры и молчаливое согласие с ней Кати, сам виноват.
Москвичей и смешила, и радовала такая реакция Кати с Верой. На их лицах постепенно исчезали сумрачная грусть и даже страх перед неизвестными и обязательно неприятными событиями, которые еще грозили им, а вместо этого стали появляться улыбки — у Кати еще робкие, а у Веры — вполне бодрые, скopee указывающие на ее оптимистический и непреклонный характер. Да, вместе с такой женщиной можно и повоевать, и порадоваться победе, и — вообще. У Гордеева прямо-таки глаза светились, так она ему нравилась. Совсем другой оказалась, не той, что была в агентстве — неуверенная и будто измученная навалившейся бедой. Нет, мы еще повоюем, словно бы подбадривал ее уверенным взглядом Юрий Петрович. Вместе, рядом, — наверняка хотел бы добавить. А Турецкий наблюдал и ухмылялся, но не обидно, а поощрительно, как самый старший и мудрый в этом доме.
Кстати, оценив обстановку и понимая, что прослушивающие устройства теперь абсолютно никому не нужны, Александр Борисович, с первых же минут появления здесь, с «акулой» в руках, привезенной с собой в специальном чемоданчике, обошел все, без исключения, помещения большого и вполне комфортного дома. А после этого он просто выдрал с корнями, в смысле, с проводкой, и спустил в унитаз обоих найденных Филиппом «жучков», и тем снял проблему всеобщего «молчания», делавшего пребывание у Красновых очень неудобным, да и неприятным. Будто ты в купальне, а за тобой подглядывают — так резюмировала Вера, и Гордеев с ней немедленно согласился. Причем, как показалось Александру Борисовичу, с большим, чем следовало бы в его возрасте, знанием дела. Во всяком случае, Вера отреагировала на замечаний адвоката, что это вообще черт знает что такое, благосклонным и даже поощряющим взглядом. А Турецкий между тем подумал: «Эх, Филя, сидеть теперь тебе до скончания века, некогда будет Юрке заниматься еще и твоими проблемами… А ведь предупреждал! Сам виноват…». Но совесть тут же возражала, что своих бросать нельзя. Может, Филе там уже плохо. Хотя вряд ли… Наверняка, немедленно вернулся к прежней мысли Александр Борисович, если и плохо, то кому-то другому.
Но ведь вот — ирония судьбы! Только подумал, как его задела, буквально до глубина души, трогательная интонация в голосе Кати:
— А как же с Филей? Верочка, Юрий Петрович!.. Он же нас защитил, и его арестовали, а мы про всякое тут… а он же не виноват, я не верю тому полковнику, у него гадский вид… — И не договорила, будто боясь расплакаться.
Да, очень трогательно, ничего не скажешь, особенно впечатлял «гадский вид», и Турецкий сказал, что о Филе беспокоиться не стоит, он все сделал правильно, отвлек внимание, и этого достаточно. Главное, теперь самим не отвлекаться на постороннее. А чтоб не отвлекаться, надо в срочном порядке изучить документы. Это ведь из-за них примчался сюда со своими операми полковник Крохалев! Значит, и Филипп Кузьмич четко выполнил свою миссию, а теперь пришла очередь побеспокоиться и о нем самом. Никто его не бросит и не забудет. В агентстве «Глория» изначально был установлен жесткий порядок: своих никогда не бросать.
Катя успокоилась. Это было понятно: ведь какое-то время, пусть и очень недолго, Агеев был ее единственным защитникам, что придавало женщине уверенность. Уж это Филя умеет: внушить уверенность. Ладно, не пропадет…
К концу дня у москвичей уже сложилась, в основном, концепция дальнейших действий.
Как бы они ни шутили и ни подкалывали заочно, разумеется, Филю Агеева, а сделал-то он немало, фактически провел главную и обычно самую неприятную часть расследования: добыл подлинники документов. Внимательно изучив их, Турецкий с Гордеевым полностью прояснили для себя картину тех, закончившихся трагедией, событий, которые сотрясли совсем недавно этот заштатный городок. Тут и убийство, и поголовное ограбление доверчивых людей, и шантаж, и прочие преступления. И за всеми ними стояла, по всей видимости, одна достаточно сильная и влиятельная фигура. Причем сугубо местного значения. Ибо в совершенстве знал тот человек, о чем говорят, о чем думают и чем живут здесь люди. И фигура эта организовала и очень грамотно в профессиональном отношении провела длительную, растянувшуюся практически на целый год, кампанию, сорвав в конце концов огромный куш. И осталась в стороне, вне всяких подозрений. Почему? Вот и главный вопрос. Узнай, кому выгодно?
Но самое примечательное было в том, что даже самому искушенному экономисту вряд ли могла прийти в голову мысль о том, что в подобном городке, в котором все население составляет несколько десятков тысяч, а предприятие только одно, и люди трудятся, в основном, в собственных огородах да в соседнем Дорогобуже, где еще имеется какая-то работа, — что в этом городке под подушками жителей хранятся такие деньги, ради которых знающие об этом истинно российском феномене готовы пойти на любое преступление. Что, собственно, и произошло.
Женщины не имели представления, о каком утреннем убийстве шла речь у полковника, когда он предъявил голословное обвинение Филиппу, но после ознакомления с документами Турецкий сделал уверенный вывод, что господин полковник, либо кто-то из его подручных, сам и совершил это преступление. Среди аккуратно подшитых финансовых документов в досье ростовщика фигурировали выписки из счетов переводимых в Смоленское отделение Внешнеторгового банка крупных сумм. Необходимо было выяснить, кому эти банковские счета принадлежали, но, сидя в Боброве, такой задачи не решить. Это понимали и Турецкий, и Гордеев. Следовательно, в этом вопросе им необходима была помощь, как говорится, «старшего брата». Отметили для себя: позвонить Косте Меркулову и посоветоваться, как достичь взаимопонимания с банкирами…
Другие документы вскрывали «хитрую» механику одновременных действий инвестиционной фирмы и активизации деятельности ростовщика, щедро снабжавшего население средствами для дальнейшего увеличения их капитала путем вложения этих средств в ту же самую фирму. Казалось бы, непонятный заколдованный круг, где вместо цирковой лошади по кругу арены циркулируют большие денежные суммы, не приносящие вкладчикам никаких, в сущности, дивидендов, но постоянно увеличивающие их долги. Кому? Да все тому же «доброму» ростовщику!
